В предыдущих разделах мы представили систему потребностей человека, показали, что она не изменяется во времени и в исходном уже существует в практически полном виде у развитых представителей животного мира, см. ссылка.

Мы также показали, как иерархия потребностей помогает представить процесс становления человека, позволяя путем усложнения хозяйственной деятельности включать все более сложные логические элементы.

В настоящем разделе мы демонстрируем «работу» иерархии потребностей в историческом материале архаических обществ. Данная работа, и автор прекрасно понимает это, является исключительно черновиком и фактически серией гипотез, среди которых есть даже и параллельные. Приводимый в исторической литературе материал никак не может рассматриваться в качестве полного обзора, а потому и не является полным подтверждением излагаемых гипотез. При стремлении изложить целостную схему широкого плана такое требование к труду одного человека явно чрезмерно. Не выполнить же работу системного анализа – профессионального подхода – было бы для автора отказом от самой сути проекта. Поэтому автор, несмотря на свою полную уверенность в правоте основных и, вероятно, оригинальных положений, рассматривает свою работу как изложение или демонстрацию, скорее всего, нового способа мышления – применения иерархии потребностей к историческому синтезу, считая, кстати, наработанный историками аналитический материал приемлемо достаточным. Автор готов принять любые замечания по поводу существования чужих приоритетов исторического анализа в любой из гипотез. Однако, коррекции материала автор будет вести, в основном, только после завершения изложения исторического блока.

И еще. Мы постараемся не использовать периодизацию исторического материализма – заголовки именованы только для ориентации читателя во временных сечениях, принятых в СССР и России на конец XX-го века. Наш материал строится так, что читатель сам выделит в конце представленного проекта наиболее важные сечения систематизируемого процесса исторического развития.

Возникновение земледелия

Природа возникновения производящего хозяйства

Цикличность изменения климата по различным теориям определяется изменением активности Солнца «ледниковая теория». Другая теория «циклического перемещения полюсов» утверждает, что примерно за 10500 лет земная ось отклоняется таким образом, что северное и южное полушария получают максимальное изменение сокращения лета в одном и увеличение длительности лета в другом. Это составляет половину цикла охлаждения одного полушария и согревания другого. «В 9252 г. до Р. Х. был самым холодным годом для всего северного полушария; затем температура северного полушария постепенно повышалась, с тем, чтобы в 1248 г. снова начать свое движение в обратном направлении, которое в 11747 г. достигнет кульминационной точки», [Островский А. В., с. 18].

В соответствии с этим теплее всего было в середине XIII века н.э., а наиболее холодные времена в прошлом для Северного полушария имели место в периоды 55000 – 45000 (51252), 35000 – 25000 (30252) и 15000 – 5000 (9252) г. до н. э.

Из этих данных вытекает, что неандертальцы исчезли в период похолодания или завершения похолодания в Северном полушарии, 55-40 тыс. лет. При этом известно, что объем их энергетических затрат был существенно выше, чем у кроманьонца, а расширившаяся популяция среднего палеолита уже была избыточна для его выживания относительно биомассы крупных травоядных в этот период. И верхний палеолит, 40-12 тыс. лет, представляется временем вытеснения неандертальца кроманьонцем и человеком разумным, который успешно переходил в неолите к охоте на мелких животных и рыболовству. Из данных также следует, что к моменту начала постепенного потепления в Северном полушарии, к 5000 г. до н.э., объем растительной пищи, которая используется и животным миром, мог существенно сократиться (в Северном полушарии – пустыня Сахара), что резко уменьшило общий объем белковой массы животного происхождения и сделал недостаточной для питания охоту даже на мелких животных для человека субтропической зоны (при той плотности, которая возникла в этот момент).

Динамика обеспеченности ресурсами

Период, лет до н.э.	Численность населения, млн. чел.	Обеспеченность землей, км. кв./ чел.
До -1 млн.	0,01	9000
Около 1 млн.	012	1000
300 тыс.	1	135
25-15 тыс.	3	45
10 тыс.	7	19
5 тыс.	10	14
3 тыс.	50	3

приводится по [Островский А. В., с. 24, таблица 1].

Общая плотность населения Земли, при которой невозможно присваивающее хозяйство, было достигнуто к 3 тысячелетию до н.э. С учетом того, что площадь Земли, на которой обитал человек до этого, не превышала 40 тыс. кв. км., т.е. не превышала 30% территории планеты, исчерпание возможностей присваивающего хозяйства могло произойти к 5 тысячелетию до н.э. «А если принять во внимание неравномерность размещения первобытных людей в зоне их обитания, в отдельных местах кризис присваивающего хозяйства мог начаться в мезолите и даже в позднем палеолите. Именно тогда, между 50 и 10 тыс. лет до н.э., человек появился в Австралии и в Америке» [Островский А. В., с. 25].

Увеличение плотности населения привело к нарушению антропогеоценоза и повлекло необходимость поиска иных форм выживания. Человек впервые, вероятно, справился с этой задачей не как животное, приспособившись или просто сократив свою популяцию, хотя, вероятно, потери и имели место, но он нашел путь к дальнейшему росту.

Ниже мы рассматриваем период перехода человека от присваивающего хозяйства к производящему хозяйству с новых позиций – позиций использования исходной ментальности. Мы опираемся на представление о том, что всякое существенное изменение в поведении древнего человека было не просто озарением одиночки, но вызвано тяжелыми проблемами, инициировавшими массовые поиски на выживание в ситуациях пребывания на самых низких уровнях удовлетворения потребностей.

Обоснование вторичности скотоводства в отношении к земледелию

Значение ниже представленной темы очень важно для понимания последующего обсуждения теорий стратификации и стадиальности, пошагового характера, в развитии социального и просто мышления человека. Такая стадиальность впрямую связана с возникновением практических (массовых проблем), определяемых и средой и взаимодействием среды и самого человека (плотностью его популяции и изменением плотности ресурсов жизнеобеспечения). В этом смысле и развитие мышления не является чисто свободным процессом, результатом чистой игры ума Робинзонов.

История спора о первичности земледелия такова. Первоначально, с античных времен и до начала XIX века господствовала гипотеза «трех ступеней» - собирательство – охота и скотоводство – земледелие. Второй этап – в работах Петри, Липперта, Бюхера и др. представлял взгляды о том, что из охоты и собирательства возникли одновременно скотоводство и земледелие. Позиция первичности земледелия формировалась в это же время, но аргументы ее были достаточно специфичными. Одна из первых (идеалистических) теорий (Э. Гана) касалась культовой гипотезы – разведение животных проистекало по теории из культового содержания животных и от земледельцев знакомство с домашними животными проникло к охотникам. Это теория должна была сначала объяснить из каких соображений, а точнее, из какой практики, животное могло стать культовым объектом, приводится по [Марков Г.Е., с. 60-61] .

Особенность исходного мышления человека в охотничьем хозяйстве и частичном собирательстве предполагает до момента производящего хозяйства полное отсутствие долговременного планирования каких-либо процессов.

Действительно, на охоту и на сбор плодов охотник примитивных обществ по известным этнографическим наблюдениям идет в том состоянии, когда голоден. Это, конечно, не касается современных более культурных народов на стадии охотничьего хозяйства, например, Крайнего Севера, которые делают регулярные годовые запасы. И это повод для того, чтобы обратить внимание на практику планирования примитивного человека. Таковая уже имеется, когда речь идет об изготовлении орудий труда, о совместных действиях, об изготовлении ям и оград для загона зверей – но все это связано с удовлетворением ближайших потребностей – потребностей ближайших дней.

Первое относительно кратковременное планирование возникает у человека в связи с поддержанием огня (подготовка и поднос топлива для поддержания огня), но это процесс до минут и часов. Отсюда же и потребность эпохи мезолита в способах разжигания костра – костер все же гас.

Далее, мы предполагаем, что человек освоил обработку мяса на огне или тушение, запекание овощей или кореньев, растительных плодов и фруктов на огне. Однако из этого вовсе не следует переход к мышлению уровня формирования запасов и выводу о необходимости накопления запасов пищи. Дело в том, что от вывода о том, что жареное вкуснее, чем сырое вовсе не следует вывод о том, что желательно делать запасы на «случай голода». У человека в нормальном состоянии достаточности или даже (на первых порах) изобилия вовсе не возникает представление о возможности «голода» как состояния. Каждое поколение кратковременно. А изменение состояния окружающей среды ввиду климатических условий или ввиду роста плотности населения и постепенного исчерпания биоресурсов происходит постепенно, малозаметно для населения. Поэтому в течение одной (каждой) жизни поколения люди не могут придти к выводу, что изобилие может смениться голодом и недостатком ресурсов, поэтому они и не могут думать о запасе (запасании) ресурсов.

Еще несколько о возникновении вяления мяса. До некоторого момента человек не умел сохранять мясо, хотя уже поджаривал его. Первые попытки вялить (коптить) мясо на огне следует отнести не к спонтанному изобретению консервации пищи (для чего?), а к поискам любых остатков пищи (пережаренных остатков) у костра в момент длительного голода – отсутствия свежего мяса – т.е. к более позднему этапу.

Вот почему пасторали по поводу содержания раненого звереныша или даже нескольких зверенышей или взрослых особей в загоне с целью разведения не более, чем регрессия современного мышления. В сытое время (о голодном будущем времени нет никакого представления) вести или тащить домой излишек, полуживого или живого зверя, когда есть убитый, и его тоже следует доставить на стоянку, далее - огораживать или привязывать зверя, чтобы он не убежал, затем думать, чем его кормить. И все это, только для того, чтобы его съесть позже? И так уж много хлопот, когда можно пойти в другой раз.

Примечание: Аналогичная регрессия – представление о том, что нерациональный излишек каменных рубил на стоянке человека, о котором говорил Поршнев, мог бы означать начало «обмена рубил на пищу» и т.п., что это прообраз товарного обмена или дарений. Это, скорее всего, не рациональный излишек, а активность, которая доставляет удовольствие – создать предмет предполагаемой или интересной формы – одновременно и игра и польза, возможно обучение одних другими, но более игра, когда человек сыт и имеет время. Точно так же дети играют с огнем, подкладывая дрова, и вовсе не для тепла или приготовления пищи, а просто потому, что всякие эксперименты с предметами доставляют удовольствие. Так в русской деревне детским баловством считалось «бить баклуши» - рубить заготовки для ложек.

Если человек примитивный почти полностью замкнут на традицию, на поведение, сформированное предками, то он не мотивирован на новые действия в каком–либо ином смысле, кроме игры. А здесь речь о предполагаемых новых действиях, новизне. Действительно, на охоту охотник и на сбор плодов женщина примитивных обществ по известным этнографическим наблюдениям идут в том состоянии, когда голодны. Каждый день можно уйти на охоту и принести добычу. Но излишняя добыча вовсе не нужна. Отмечено, что на стойбищах обнаружены множественные останки убитых, обглоданных животных, но без ребер. Исследователями было разумно предположено, что охотники действовали весьма осмысленно и экономно. Будучи голодными, они выедали на месте внутренности, отламывали ребра, как менее важную часть (и вес) и оставляли обглоданное на месте. Лучшее и меньше веса они несли на стоянку. Эта рациональность только показывает, что даже на стоянку лишнего охотник не собирался нести.

И тогда нас обязано возникать представление, что мысль об одомашнивании была бы невозможна! Вести на стоянку вероятно несколько часов дикое и раненое животное или его детеныша, чтоб потом не ходить в лес, было бы верхом архаичной нерациональности. Да еще нужна привязь или ограда, нужен корм, чтобы кормить животное. И зачем.

Зато, когда через сотни или тысячи лет возникают проблемы с живой пищей, когда она становится лакомством, т.е. редкостью, то такую уже редкую пищу просто немедленно поедают потому, что отсутствует другой устойчивый альтернативный источник питания. Отметим, что понятия отложенной еды в моменты постоянного голода уже не существует. В такой момент каждый раз всякая съеденная пища откладывает собственную смерть или смерть ребенка, родственника, голод – первичная потребность.

Сам переход от одного состояния (умеренного достатка или изобилия белковой пищи) к другому (хронического недостатка пищи и пищи вообще) происходит не за пять - десять лет, не за жизнь одного человека, а в течение многих столетий. Переход не заметен, не передается (не должен передаваться) символической информацией, знаками, памятью, как передача опыта. Он не может передаваться как традиция потому, что не связан с каким-либо иным поведением. Действительно, если само наблюдение (об истощении биозапасов) не может возникнуть, не может быть отмечено, то и понятие о различии – уменьшении пищи – не может возникнуть. Вот, почему, когда есть изобилие, то идея отложить еду (ради чего?) еще не может возникнуть и кажется дикостью. А когда появляется устойчивый голод, идея отложить еду уже не может быть осуществлена. И такая идея в возможностях того понимания тоже выглядит нерационально.

У данной схемы рассуждений есть выход на «слабые» места. Вяленье овощей и фруктов, жаренье или вяленье рыбы, пойманной в реке, могут представить практически готовые консервы. Если человек селится в зонах умеренного климата, и сезонные климатические колебания образуют переменные дефициты с отдельными видами пищи, то хозяйственная деятельность постепенно начинает «отрабатывать» сезонные недостатки в лакомствах (фрукты), рыба и т.п. Так может формироваться зачаток консервации продуктов, которые образуют сезонные запасы на стоянке. Если такие запасы начинают делаться регулярно и касаются особенно консервации пойманной рыбы, то перед нами предстает форма создания первого производящего неземледельческого хозяйства. Однако, следует сказать, что когда мы говорим о рыбе, мы не можем, вероятно, говорить о сезонности рыбной ловли, первый человек, вряд ли стоял так далеко на Севере, на стоянках с замерзающей зимою водой. Скорее, первые объемы большой рыбы были на морских берегах, рыбу могли вялить (на солнце, костре??) для передвижения по суше вглубь континента и от берегов при отсутствии или недостатке по соседству другой белковой пищи (Южная Америка). В любом случае отсутствие рыбы в воде человеку не угрожало много более во времени, чем исчезновение мясной пищи земного происхождения. Другими словами – вялить рыбу и мясо человек мог начать и раньше, чем наступила пора недостатка мяса, но в виде лакомства, а не как консерв (и не как цель – создать запас на случай голода)

Эти рассуждения подводят читателя к мысли, что для резкой «перемены блюд» и для активности человека требовалось большое и серьезное потрясение. Оно, конечно, не могло иметь место везде и сразу. Оно прошло там, где могло пройти впервые, и повернуло человеческое развитие так, что вторые и третьи аналогичные ситуации уже не были воспроизведены, поскольку распространение культуры часто идет много быстрее, чем случайная реализация той же ситуации. Впрочем, однократность события с последующей передачей феномена, опыта, культуры не означает чистой случайности и отсутствия закономерности – закономерность состоит в том, что первый раз это случилось вполне определенным образом.

Еще один проект возникновения скотоводства из охотничьей формы хозяйствования предложен в виде теории А. Н. Максимова «сезонного кочевания за стадом» [Марков Г.Е., с. 63]. Предполагается, что род или группа родов существует первоначально рядом со стадом, от которого постепенно отбирает особи (забой) и перемещается вместе со стихийным кочеванием такого стада, а позже, изучив все особенности кочевания, учится управлять таким стадом и гонит его и использует по своим нуждам. Эта теория не учитывает, что большие стада очень долго имеют размеры много большие возможностей человека, человек может кочевать за стадом, но он как охотник, постепенно сокращает это стадо, как естественный ресурс. Далее, когда род и популяция возрастает, а численность стада постепенно сокращается, то начинается конкуренция за стадо между родами или его - стада - дробление (деление). Поскольку к земледелию популяция не переходит (ресурс пока этого не требует), то логика роста популяции людей ведет к сокращению остатков стада и к росту числа людей. При этом никакого предсказания о том, что стадо просто исчезнет, в социальной системе рода не может возникнуть по той причине, что такого никогда еще не происходило, а изменения в течение жизни ничтожно малы. Первые охотники остаются охотниками вплоть до исчерпания ресурса (если их не научат – как идее – разведению скота другие пришлые и «культурные» охотники-скотоводы – передача культуры). Эта логическая цепь подтверждается историей примыкания популяций североамериканских индейцев к многотысячным стадами бизонов (индейцы уже занимались собирательством и начальным огородничеством), вторым примером является древнеэскимосская культура, основанная на изобилии прибрежных колоний морского зверя (остров Итырган – культовые постройки XII-XV вв. н.э. и Ипиутакское поселение севера Аляски в три тысячи жителей на рубеже первых веков нашей эры). В. П. Алексеев указывает, что «нарушается природное экологическое равновесие, пропадает кит, морж или бизон – и общество деградирует, возвращаясь на стадию малочисленных охотничьих коллективов и первобытнообщинных отношений», [Алексеев В. П., с.443].

Возникновение земледелия.

При недостатке мясной пищи и дикорастущих плодов человек вынужденным образом становится внимательным ко всему, что можно взять в рот. Кризис, подводящий и возвращающий человечество к вегетарианству, зрел постепенно. Он отражен созданием дротика для мелких животных, потом лука для птиц (также бумеранг) и для крупных рыб (гарпун), позже силков и самозатягивающихся петель. То, что в рационе некоторых народов присутствуют не только моллюски, змеи и членистоногие - лягушки, но и жуки (Вьетнам), яйца москитов или гусеницы на кактусах (Месоамерика), говорит о серьезности кризиса, финалом которого стало освоение зерновых.

Наиболее ранние признаки освоения земледелия отмечены в Таиланде, но это хозяйство по производству фруктов и овощей – фруктовых деревьев и овощных культур – скоропортящихся продуктов. (10-9 тыс. лет до н.э.) [Островский А.В., с. 26]. Именно потому такое земледелие, указывая на наступивший кризис питания, не разрешил в целом проблему питания. Из таких продуктов невозможно создать запас, а потому их следует немедленно употреблять и непрерывно производить. Человек, как и в занятиях охотой, оказывается в положении «белки в колесе», вынужденный заниматься «хлебом», который оказывается «насущным» каждый Божий день.

Выход человека на зерновое хозяйство, по нашему мнению, не следует рассматривать как гениальную догадку поиска хранимых продуктов. Кроме фруктов и овощей в субтропической и лесостепной зоне можно было найти и злаковые, которые были распространены по Н. И. Вавилову в нескольких центрах планеты. Только голод вынуждал «осваивать» сухие зерна, когда не было даже приемлемых корней, не говоря о фруктах. Голод в России 1921, 1932-33, голод в Ленинграде 1941-1943 указывает на то, что голодные люди готовы жевать просто траву, например, лебеду, это и указывает на то, что наши предки тысячи лет назад склоняли свою голову к зерновым, злаковым не от «хорошей жизни». Но исследователи по теме, кажется, не вполне это ощущают. Как это говорится теперь в науке, «…только здесь кризис присваивающего хозяйства мог привести к возникновению земледелия» [Марков Г. Е., с. 26]. Такая индифферентность позволяет понять, почему несколько искажен акцент в рассуждениях автора о роли глины и глиняной посуды для земледелия.

«В отличие от фруктов и большинства овощей употребление злаков в пищу предполагает их предварительную обработку на огне. Поэтому становлению земледельческого производства предшествовало появление глиняной посуды. … Одним из регионов планеты, где в древности существовало сочетание этих условий (произрастание диких злаков и широкое распространение глинистых почв) был Ближний Восток. Именно здесь в 8-7- м тысячелетии до н.э. зародилось зерновое производство.», [Марков Г. Е., с. 27].

По нашему мнению закономерен лишь результат – наиболее быстро освоено зерновое производство здесь, но глиняная посуда могла появиться позже, когда человек вынужден был жевать и смачивать зерно во рту или в любой луже или каменной выемке, наполненной дождевой или родниковой водою. На Ближнем Востоке такое имело место, вероятно, уже до 11 тыс. лет до н.э.

Интересно указание на наиболее вероятный район освоения – Передняя Азия и Междуречье. Из этих данных мы совершенно естественно предполагаем для данных районов наибольшую плотность населения. Ряд историков, в частности по статье в Британской энциклопедии предполагает параллельное освоение земледелия в нескольких ареалах. Это может быть и ТАК, и НЕ ТАК. Если это так, то условия НЕОБХОДИМОСТИ должны были возникнуть относительно одновременно, для анализа такой ситуации у нас нет пока данных. Если это НЕ так, то причина распространения земледелия может быть совсем иной. Человек освоил земледелие, а потом достаточно быстро освоил скотоводство, и уже на новом уровне ментальности, с запасом абсолютно новых и эффективных знаний действительно мог быстро продвинуться по Ойкумене, например в интервале тысячи лет – при этом по пути он мог осваивать совершенно иные фрукты, овощи, животных и т.п. В этой связи автохтонности не следует ожидать даже для Китая. Но суть в другом – если бы это был не Ближний Восток, то ТО ЖЕ САМОЕ произошло бы в ином месте.

Если несколько вернуться к более раннему антропогенезу по теме плотности населения возникает следующая довольно цельная («системная») картина.

Преантроп спустился с деревьев в момент разрежения леса, образования саванн. Из безопасности первобытное стадо или семья тяготели к жизни и стоянкам (на ночь) возле крутых, возможно, каменистых склонов. Это на этапе орудийной слабости и до открытия огня предотвращало гибель многих в момент ночного и просто нападения крупных хищников. Молодые особи и дети, используя цепкие пальцы, могли карабкаться по каменистому склону, по которому не мог передвигаться хищник (включая семейства кошачьих). В последующем и с открытием огня, а также с переселением в более умеренную зону преантроп использует, находит, вырывает или выбивает в скалах пещеры, которые становятся убежищем от непогоды. Костер и его постоянное поддержание (для готовки пищи) уменьшает в местах постоянных стоянок плотность растительности. Как результат предгорное и горное безлесье и малолесье, луга и кустарник в субтропиках и при наличии горных ручьев (климатически умеренное похолодание зимой и не чрезмерно жаркое лето для возможности не думать особенно об одежде), становятся наиболее типичной обстановкой в тех зонах, где популяция гоминид размножалась наиболее успешно и наиболее рано и безопасно, занимаясь до поры охотой на крупных животных. Плотность максимальна, горные кручи рядом, леса почти нет, животный мир охотниками почти уничтожен. Именно такая местность по совокупности указанных факторов должна оказаться наиболее типичной ПЕРВОЙ зоной расселения гоминид или кроманьонцев, занятых охотой, которые нарушили своим ростом антропогеоценоз – и у которых возник катастрофический недостаток белковой пищи, сначала крупных, потом любых животных для пищи.

Мы продолжаем тему оснований вторичности скотоводства после земледелия.

Можно предполагать, что внимание человека, который был вынужден собирать не только любую живность, но и собирать и перетирать (камнями) горсти зерна диких злаковых, говорит о не просто временном голоде, а о чрезвычайном голоде и голоде длительном, хроническом или частом, для оставшихся в живых. Человек разумный жевал твердые зерна всухомятку, пока не догадался их протирать между камнями (ЗЕРНОТЕРКА, РУЧНОЙ ЖЕРНОВ – первые зернотерки для еще диких злаков обнаружены к XVI тысячелетию до н.э. в Палестине и к XIV – XIII тысячелетиям – в долине Нила [Алексеев, с. 417], ссылка на Kraybill N. Peagricultural tools for the preparation of food in the old Wold. – In: Origen of agriculture. В Месоамерике зернотерки были в отсутствии камней даже из обожженной глины ). Матери кормили детей этой зерновой дробью, смачивая ее своей слюной. Следующий логический шаг – замачивать зерна в воде. А для этого нужны были углубления в камне, в листьях или ПОСУДА. Сначала ее делали из камня или дерева, позже, возможно, при отсутствии дерева, это была глина, высохшая на солнце. И только позже, вероятно, в каменных плошках, пытаясь нагреть зерно в воде, человек получил нечто в виде КАШИ, которая действительно резко изменяет значение зерна и отношение к нему, особенно при кормлении детей. Далее зерна в смеси с водой, забродившие по каким-либо причинам и брошенные на горячий камень, ранее нагретый огнем, а на Ближнем Востоке, на камень, раскаленный солнцем за долгий день, на глину, могли превратиться в первые лепешки, в первый хлеб. Именно в этот момент резко поднимается значение полостей для хранения, роль сосудов, поскольку мясо в прошлом ели сразу и остальное было несъедобно, а зерна можно было хранить. А хранить было от кого. Прежде всего, от грызунов, - мышей. Не даром кошка в Древнем Египте была священным животным[1]. В Месоамерике эту роль играл дикий ягуар, который отпугивал зверей, травивших кукурузные поля, а сам был для урожаев безвреден.

Итак, спасение от голода было найдено. Оно заключалось в поиске зерен, которых в травах злаковых в предгорьях Малой Азии было достаточно. Это решение обеспечило и появление достаточно приемлемой пищи, особенно для кормления детей, стариков и больных. Далее простая и уже описанная исследователями логика работы с дикими злаковыми привела к развитию земледелия.

«Земледелие развилось, скорее всего, из усложненного собирательства и вследствие наблюдений над прорастанием семян на почвах, увлажненных естественными разливами низовьев небольших речек, ручьев». Лиманная (илистая) или заливная территория была немедленно доступной для посадки зерна даже заостренной палкой (что видно у ацтеков, ранние земледельцы и на Ближнее Востоке, в частности на Ниле не имели ли почти не имели мотыг. Кроме того, обитатели могли огородить лиманные участки поля малыми валами, чтобы задержать больше весенней воды или воды разлива. Это уже начатки ирригации, [Марков Г. Е., сс. 87-88].

Примечание: По данным ряда исследователей и в Междуречье - с Севера - и позже на Нил - с Северо-Востока или с Запада - пришли первые земледельцы из других предгорных районов – центры известных цивилизаций вторичны по развитию земледелия.

Мы указываем на то, что наибольшие проблемы с пищей могли возникать у жителей лесостепной зоны с постепенным сокращением растительности в период постепенного потепления климата, исчезновением крупных животных. Как предполагает Марков «позже часть горно-степного населения переселилась на открытые аллювиальные равнины, где оно создало раннеземледельческие поселения».

Мы приведем и другие мнения, совершенно противоположные, впрочем, косвенно, подтверждающие наш вывод. Так, В. П. Алексеев пишет:

«Назывались в качестве таких причин и климатические изменения, и вымирание животных в результате интенсивной охоты в верхнем палеолите, и естественный переход к бессознательной селекции тех растений, которые окружали жилище человека…и нестабильность охотничьего и собирательского хозяйства, якобы подтвержденного кризисам, от которых свободна производящая экономика даже на самом раннем этапе своего развития. Ни одна из этих причин при более пристальном анализе не оказалась решающей, да и не могла оказаться ею, так как процесс перехода от потребляющей к производящей экономике был исключительно сложен, охватывал все, или почти все, аспекты жизни первобытных антропогеоценозов. Поэтому и объяснение его тоже должно быть многофакторным, и каждая из перечисленных причин … могла сыграть здесь свою роль», [Алексеев В. П., с.417].

Далее автор объясняет, что раннее неолитическое земледелие мотыжного типа и без применения тяглого животного вовсе не было приспособлено к возможности производить прибавочный продукт. Он приводит ссылку на расчеты Р.Л. Карнейро, основанные на исследовании земледелия в бассейне верхнего течения Шингу в Бразилии.

«Не приводя самих этих расчетов, следует отметить основной вывод: при примитивном земледелии продуктивность труда не намного выше, чем при охоте; различие недостаточно, чтобы отнести переход к земледелию на счет более высокой производительности земледельческого труда. Р.Л. Карнейро заканчивает свою статью точной и красивой формулировкой (с. 76): [Карнейро Р. Л. Переход от охоты к земледелию – Советская этнография, 1969, 5. ] «При взгляде издалека эволюционная поступательность представляется логическим развертыванием внутренне присущей обществу тенденции. Однако при более пристальном рассмотрении она всегда оказывается опосредованной конкретными экологическими условиями». Можно думать, что не более высокая производительность на первом этапе, а известная стабильность, какой-то шаг на пути к независимости от сезонности охотничьего хозяйства и колебаний численности промысловых животных предопределяли переход к возделыванию растений в подходящих экологических условиях»., [Алексеев В. П., с.418-419].

«Независимость от сезонности и колебаний численности», по сути, означает наличие зависимости от недостатка животной пищи и пищи вообще, что попросту именуется «голодом». Автор утверждает, что производительность первого земледелия была не выше охотничьего. Но позвольте! С какой стати человек начнет осваивать то, что не лучше, не существенно эффективнее и дает менее питательную пищу? И мы не затруднимся с ответом! Только при отсутствии всякой другой!

Только здесь мы возвращаемся к поднятой теме – вторичности скотоводства. Логика проста. Homo sapiens не мог освоить скотоводства ранее, чем земледелие. В противном случае, в случае твердого и определенного освоения скотоводства, что невозможно по ранее представленным соображениям этапности ментальности, он бы так и не освоил земледелия, перейдя сразу к скотоводству! Это доказательство «от противного» так же безусловно, как и по поводу изъятия прибавочного продукта.

Значение освоения земледелия

Освоение земледелия и нового источника пищи имеет множественное значение.

Первое – становление производящего хозяйства. Человек впервые овладел природой или ее технологическими внутренними особенностями (естественными биологическими в данном случае природными процессами – рождения и гибели растений –внешними технологическими процессами) в таком объеме, в котором на долгие (прямо скажем, тысячи лет) смог обеспечить себе пищу в зависимости преимущественно от собственного труда и при относительно малой зависимости от «капризов» природы. Это соотношение объема результата, обусловленного собственной активностью, и объема случайности в результате человеческого труда, обусловленного внешними обстоятельствами, можно считать фактором, определяющим водораздел или дихотомию производящего или присваивающего хозяйства.

Второе – открыт путь к росту популяции. Земледелие на долгий период сняло критичность роста популяции в условиях достигнутого демографического давления и стало по этим причинам ведущей сферой хозяйственной деятельности, повлекла дальнейший рост плотности населения.

По этой теме можно сделать следующие оценки.

При той плотности населения, которой уже было недостаточно для простой охоты, такой плотности с колоссальным избытком достаточно для начала и продолжения земледелия. Действительно, плотность кризиса присваивающего охотничьего хозяйства для субтропического пояса или лесостепной зоны можно грубо определить как 3-10 кв. км на одного человека, т.е. от одной трети до одной десятой человека на кв. км. Уже для развитого земледельческого района Междуречья, для середины 3 тыс. до н.э. можно привести примерные данные для государства Лагаш (3 тыс кв. км. – 30 км радиусом включал до 40 тыс. жителей, т.е. до 10-13 чел. на кв. км, [Островский А. В., с.47]. И, вероятно, это не предел для земледелия того места и времени.

Для Древнего Египта долина Нила длиной в 1000 км. и шириной в 15-20 км. составляла до 20 тыс. кв. км. Для Египта 1897 г. (по данным Брокгауз и Ефрон) долина Нила имела пашенных угодий до 35 тыс. кв. км, а население страны составляло до 9 млн. жителей. Поскольку технология сельского хозяйства на Ниле к началу XX-го века мало чем изменилась, то можно предполагать, что достигнутая на Ниле плотность сельского населения (и с учетом длительного отсутствия войн и эпидемий) может дать информацию о возможной предельной плотности населения на такой территории. При 8 млн. жителей, находящихся на территории в 35 тыс. кв. км., плотность проживания составляет 220 чел. на кв. км. или 50 соток (0,5 гектара) на одного жителя. Поскольку в долине можно выращивать три урожая в год, то и это не предел. В 80-х годах XX-го века средняя плотность населения Египта в долине Нила составляла 1200 чел на кв. км или менее одной сотки на человека – урожайность по различным данным составляла уже к концу IV тыс. до н.э. сам-12 - сам-16, уровень, который достигнут в Европе, например, во Франции, только в XX веке [Стариков Е. Н., с. 40], вероятно, часть этого населения имеет уже другие доходы (туризм и работа в городе). В материковом Китае в 2003 г. на одного жителя приходится 9 соток сельскохозяйственных угодий. Эти данные не так и запредельны - в подсечно-огневой культуре майя имеются данные о том, что на семью приходится 4 сотки (400 в. м.) пашни – это чернозем в лесу – правда, с него не взять более двух урожаев, но сами участки, пригодные к обработке, находятся на расстоянии до 50 км. Ситуация, правда, уникальна, поскольку с участка снимается урожай (кукурузы) сам-100. По другим данным, порядок распределения участков полей был именно такой, самих полей (и участков) для общины было сразу несколько, [Кинжалов Р. В., с. 80].

Третье – впервые возникла возможность накопления и хранения продукта (продукт-консерв). Это сделало впервые в истории человечества возможным создание накопленного трудом человека потенциала – источник власти, основанный на труде людей, о чем будет сказано позже.

Четвертое – возник прогресс в ментальном развитии человечества. Практика земледелия впервые создало навык, умение распределять и планировать распределение значительных ресурсов на длительное время (год и более).

Это новое и важное в отношении и земледелия, и позже скотоводства совокупность свойств – земледелие впервые создало мотивацию и главное, жизненную практику, в в планировании деятельности человека на длительный (год и более) период. Именно планирование посевных работ, планирование распределения и равномерного использования во времени уже запасенного и собранного зерна с тем, чтобы его хватило, достало до следующего урожая и т.д. Эти виды активности мышления явили собой революцию и повлекли позже важные изобретения – расчеты количества, интерес к временам года и сезонам, учет потраченного. Но главное, мышление человека получило важнейшие новые и до той поры отсутствовавшие принципы, без которых не возможна другая долговременная плановая и целенаправленная деятельность.

Пятое - выращивание растений из семян заложило у лучших представителей человека начальные (для того момента, истинно философские) представления о развитии жизни и возможности управлять ею в природной среде.

Шестое - накопленный запас зерна позволил человеку минимальную свободу выбора направить часть накопленного зерна на восстановление разрушенного ростом населения пищевого баланса – обратить внимание на выращивание пойманных зверей в неволе (на праздник, как лакомство) и далее планировать его употребление в пищу примерно так же . как человек только что (11000 – 4000 лет до н.э. ) освоил земледелие.

Седьмое – устойчивое внимание и уход контроль (возможно, полив, прополка) за растениями – также важный навык, впервые приобретенный в земледелии, до этого аналогичное в практике человека имело место лишь по уходу за маленьким ребенком и за костром.

Восьмое – практическая седентаризация, переход к условной оседлости в связи с земледелием, в то время, как постоянный охотничий поиск и собирательство образуют тенденции к смене мест в случае исчерпания ресурсов на местности. Оседлость эта носит условный характер, поскольку человек вынужден обрабатывать все новые участки земли.

Девятое и последнее – это появление иерархий труда, тема, которой посвящен данный раздел, см. ниже.

С позиций потребностей – состояние, которое приобрел человек в целом на уровне освоения земледелия, характеризуется достижением удовлетворения потребности в безопасности (II).

Отделение скотоводства от земледелия

Итак, 1) наличие свободного ресурса питания, 2) практика ухода за растениями, 3) навык учета (расхода ресурса – зерна) и планирования, 4) утрата на долгий период мясной пищи в результате редкой возможности добыть ее с помощью охоты, восприятие ее как большого лакомства, 5) появление относительной оседлости и 6) стремление вернуть возможность получения мяса – привели к формированию новых навыков.

Это - 1) привод скота и содержания его в ограде или на привязи, которая продумана и подготовлена, что возможно только при оседлости; 2) длительное наблюдение за скотом, 3) его кормление в неволе запасами, которыми человек сознательно управлял, и 4) поиск исполнения идеи размножения скота в неволе. Все сказанное и привело к решению такой задачи, хотя, конечно, мы представляем совокупность этих условий как случайную цепь событий, а не сознательный заранее продуманный человеком того времени план.

Скорее всего, первыми на новом уровне были идеи не убивать немедленно раненую жертву охоты, а сохранить ее для удобного или значительного, важного момента в жизни рода, семьи и т.п. А длительное пребывание скота на стоянке рядом с огородом постепенно привело к идее разводить скот, как и растения.

Археологические данные указывают на одновременность формирования земледелия и скотоводства в период от 10 до 7-4 тыс. до н.э.. Однако, погрешность оценки первичности земледелия по археоданным практически неустранима. В появлении опыта земледелия в период нескольких десятков поколений в момент чрезвычайного локального голода, т.е. на протяжении нескольких сот и тысяч лет невозможно выявить границу одомашнивания мясных и молочных животных, скорее это и процесс неодновременный для различных точек Ойкумены.

Еще о других контраргументах - раннее появление на стоянках костей собак и кошек. Следует отметить, что собаки и кошки, вероятно, значительно ранее пристали к человечески стойбищам, и возможно, даже стали служить важную службу – оповещения чужих или появления хищников. Однако, эти животные, приносящие пользу, вовсе не являются основой удовлетворения потребностей человека в мясе. С другой стороны, человек при большом голоде вынужден был использовать в пищу и этих животных, которые, как и свиньи, стали типовым элементом китайской кухни (и высокая ранняя плотность населения в Китае - прямой аргумент). Таким образом, охотник вполне мог съесть любимую собаку, и «любил» он ее не только как «друга», и в этом он более охотник, чем мы – любители домашних животных.

Мы показали выше, что ряд требований к переходу не мог позволить охотнику немедленно стать скотоводом. Но мы не можем определить период, который нужен потенциальному земледельцу и фактическому уже земледельцу для того, чтобы придти к идее эффективного ведения животноводства (скотоводства).

С учетом реалий и трудностей рыхления богарных почв деревянной лопатой или заступом, с учетом падения плодородия почвы после двух урожаев и необходимости освоения новых полей, скотоводство как альтернатива в лесостепной зоне видится вполне выгодным делом. Главное условие - отсутствие предшественников и конкурентов на степных угодьях. Такие условия существовали достаточно долго, и сам факт их нарушения мы наблюдаем как информацию о массовых переселениях скотоводов на территории цивилизаций аграрных исторических народов. К первым событиям такого рода следует отнести перемещения ариев с лесостепной зоны в интервалах 2-го тысячелетия через Афганистан в Индию, через Кавказ в Иранское нагорье и Ближний Восток и волны переселения других индоариев - дорийцев и ахейцев через Балканы в Малую Азию, и Элладу и Средиземноморье. Отметим, что такие переселения не следует рассматривать как набеги скотоводов с целью наживы, хотя второе сопутствовало первому. Эти процессы инфильтрации измерялись сотнями лет. В наше время им возможно будет сопоставить, например, вселение китайцев в Российскую Сибирь и Северную Азию.

Двойственность скотоводства как присваивающей и производящей формы хозяйства

Представление о «производстве» в разведении скота очень приближается к охоте на ранних фазах скотоводства. Главная задача охранять стадо и вести его по новым угодьям – свежее траве, вовремя подводить к водопою. Забота и труд очень близки к роду охоты – особенно охрана с собаками или групповой охват стада конными пастухами (как облава). Собственно труд, кроме перемещения в пространстве, что близко к охоте, заключается в изъятии из стада выбранной жертвы и лишение ее жизни и разделка туши, т.е. потребление. Эта близость к охоте, к потреблению, позже создает в скотоводческом сообществе - роде, племени, союзе племен, и особую форму поведения к внешним социальным общностям, которые воспринимаются как предмет охоты, нажива, средство для потребления. Именно в этом плане мы отмечаем, что ментальность скотоводческого хозяйства много ближе к ментальности охотников и к ментальности присваивающего хозяйства. Это помогает в последующем понять источники кризиса скотоводства как формы хозяйствования и причины ее культурно-хозяйственной деградации или застоя.

Реконструкция 1. Возникновение иерархии труда.

Мы начинаем важный раздел социальной истории – представление и критику теорий первичного классообразования. Этот вопрос никогда не был схоластическим. Сказать, как, когда, при каких обстоятельствах и под воздействием каких причин образуются классы и власть – это означает почти сказать, можно ли избежать создания классов вообще и как и когда их можно избежать. Современное общество (в России) для себя и с учетом трагического опыта XX-го века так и не разрешило этой проблемы. Философские и нравственные ментальные оценки противоречивы, двойственны или загашены, что и сказывается на отношении населения к власти и к власть и имущество предержащим.

Критика теорий первичного классообразования

Мы проводим краткий обзор теорий (начального) классообразования на XIX – XX вв., определяя свой выбор и подход к решению проблемы историей изучения этого вопроса за указанный период.

С самого начала мы могли бы сослаться на взгляд, изложенный в статье Британской Энциклопедии о правительстве – статью “Government”, в котором начальной исходной фазой обозначен «родовой строй» (разделение функций между правителем и управляемыми в семье), а самыми большими социальными группами считаются племена или деревни мыле или немного более, чем группа связанных семей, а некоторые племена несомненно и вовсе не имели вождества .

«Подъем земледелия начал изменять это положение вещей. На земле Шумера (современный Ирак) изобретение ирригации потребовало больших организационных мероприятий. Управление потоками вод вниз по рекам Тигру и Евфрату должно было координироваться центральной властью так, что нижние (по течению) поля могли быть орошены, как и те, что находились выше. Это стало нормой, как и составление календаря, чтобы знать время наступления подъема весенних вод. Когда развиваются знания, то вместе с ними изменяется и общество. В раннем Шумере, как причинно можно предположить, главы первых городов, которые были не многим более, чем большие деревни, только постепенно приобрели особые признаки царской власти и единоначалия, а общинные советы старейшин только постепенно взяли на себя должности, связанные с разделением труда, такие как должности жрецов и другие как должности воинов, фермеров, или сборщиков налогов (ключевых лиц в цивилизованном обществе). Организация становилась все более сложной. Так возникла религия - выработанная система поклонения божествам была необходима, чтобы умилостивить принятое семейство богов, которые, как надеялись, должны защитить город от вторжений врагов, от естественных катастроф и несчастий и от любых вопросов по поводу значимости и необходимости существующей политической системы власти».

С этим текстом можно согласиться на сто процентов. Мы далее покажем, что иерархия потребностей Маслоу играет очень большое значение в объяснении этого процесса. И покажем какое! Однако в прошлом, в советском историческом подходе, в частности, господствовали совершенно иные взгляды, и важно, что они до сих пор играют не малое значение и вносят вклад в искаженное ментальное представления россиян, и даже не простых россиян, а и молодых социологов, о собственности и о государстве.

Последовательность развития решений или господствующих положений в части НАЧАЛЬНОГО классообразования можно представить следующими тремя ветвями.

Первая представлена множеством работ исследователей исторических материалистов первой «оптимистической социалистической волны - Сен-Симон, Фурье, Маркс, Энгельс.

За ними следуют в виде холодного душа работы идеалистических и частично критических материалистов – социологов. Это работы критиков марксизма - Спенсера, Дюркгейма, Шмоллера, позже Макса Вебера и Питирима Сорокина с развитием у социал-демократа Плеханова и немецкого коммуниста и историка и писателя, Карла Витфогеля, бежавшего в США от фашистов, по «азиатскому» способу. Однако их ответ интуитивно верен, но не полон. Витфогель – уже очевидец «социализма», он много бывал в Советской России, чрезмерно усилил верно определенное азиатское начало в ранней истории, но форсировал свой результат на следующие этапы социального развития., что и послужило отторжению восприятия его материала. Наиболее полное квалифицированное представление о нем можно получить в статье Г. Г. Пикова

Параллельно, с 20-х годов XX века, возникает догматическая линия развития советской официальной теории исторического материализма, которая поддерживает оптимистические утопические (по этой части) взгляды первой волны с акцентом на рабовладение и частную собственность как основание существования обслуживающего частных собственников государство. Мы могли бы не фиксировать внимание на оттенках этой линии. Но поскольку они развиты именно здесь в борьбе с реальным (по нашему мнению) представлением процесса классообразования, то мы просто обязаны перечислить и указать недостатки этих теорий.

Обращаем внимание на то, что мы не касаемся весьма одиозных современных теорий функционализма и институционализма, возникших в США и Европе со времен Парето с его внеисторическим (но достаточно близким к истине по циклической компоненте, но без представления о тренде) взглядом и Толкотта Парсонса – этого не вполне удачного ученика Питирима Сорокина[2], продолженное работами Мэртона, Дэвиса, Мура, Тьюмена и др. Основание – последние теории фактически не обсуждают начальное классообразование и говорят о классах как о «вечном» в социуме, У Парето социальная гетерогенность исходит от изначального психологического неравенства индивидов (это уже теплее, но не горячо!).

Прежде обзора известных взглядов по начальному классообразованию, мы кратко напомним советскую (позднего Маркса) конструкцию начального классообразования.

Общепринятая теория возникновения классов и государства, рассчитанная на широкое потребление, на преподавание в учебных курсах обществоведения, истории, научного коммунизма и т.п., опиралась на теорию Карла Маркса о том, что государство – результат возникновения классов, и только орудие - инструмент правящего высшего класса для осуществления господства над трудящимися, низшим классом. Для Маркса моделью государства послужили полисные античные общества Греции и Рима и развитые капиталистические государства, которые в нашей конструкции именно и не являются иерархиями труда (сами не являются системами эксплуатации, а именно служат ведущим слоям общества). Маркс «отложил» ранний свой «азиатский» взгляд на первичное государство (Древний Египет в его времена), хотя и интересовался позже общинами и государствами с развитой общинной культурой - Индией и Россией. Несмотря на незавершенность своего представления об истории государственной структуры Маркс переключился на другие исследования, оставив нам теорию о том, что «классы возникли на основе формирования частной собственности, а затем ведущий класс создал государство для сохранения классового господства». Почему теория оставлена в таком виде совершенно понятно – если считать первой властью не частных владельцев, а чиновников (азиатский способ), то надо отвечать на второй важнейший вопрос, как же в государстве без частной собственности она постепенно возникает. И на этот вопрос Маркс не мог ответить. И это справедливо ставило под удар всю теорию «социализма» и идею, что достаточно ликвидировать частную собственность, и человечество станет счастливым. И потому Маркс не акцентировал слабое место своей теории. И красивая утопия сработала. И новые государственные уже власти в России взяли теорию под свою защиту от критики. Первые «азиатчики», такие, как германец Витфогель, бежали из Европы в США, некоторые, как венгерский коммунист Варга в СССР, выжили и вернулись из лагеря. Оставшиеся в советской «науке» исследователи искренне или нет, но для поддержки теории и в попытке найти альтернативные объяснения «азиатскому» происхождению государства формировали новые гипотезы, например, о том, что «обмен с соседями на границах климатических зон или на границах хозяйственных укладов, или грабеж соседей в войнах и рабство - ведут к выделению богатой родовой верхушки и к выделению родовой и частной собственности. Стремясь укрепить последнюю, родовая верхушка создает аппарат принуждения, поддержания своей власти и собственности. Этот аппарат и представляет собой государство». Это цитата типовая на тот период.

Самое интересное, что в советский период заслуженный историк, профессор Чикагского университета А. Лео Оппенхайм мог в рамках своей книги о Месопотамии как ассириолог запросто изложить такое представление о формировании общины и «города» в Междуречье, которое будет на сто процентов соответствовать теории позднего Маркса, где общине в Месопотамии предшествует частная собственность и свобода индивидуального семейного хозяйства:

Имея в виду смешанный характер месопотамского города, природу самой общины и особые взаимоотношения между внутри и внегородскими экономическими объединениями, я рискну предложить другую гипотезу. Община горожан первоначально сложилась из владельцев земельной собственности, полей, садов и участков, расположенных вдоль естественных каналов и низин, которые легко можно было орошать при помощи простейшей ирригационной системы и где труд членов семьи, рабов и других зависимых людей приносил достаточное количество продуктов питания и предметов первой необходимости для обеспечения хозяина, его семьи и слуг. С увеличением благосостояния, а также ради престижа землевладельцы стали содержать «городские дома» на находящихся вблизи святилищ участках и в конце концов переносили свою основную резиденцию к тому скоплению жилищ, которое вырастало вокруг храмового комплекса.. такой довольно естественный процесс мог ускоряться давлением, которое оказывалось врагом или истощением почвы. Это приводило к возникновению общины, состоящей из людей одинакового статуса, живущих в симбиозе с религиозным центром, а позже также и со все усиливающимся центром политической власти – с дворцом царя. [Оппенхайм А., с.90]. Судя по всему Оппенхайм мыслит здесь как европеец, ощущая шумерийцев в духе крестьян-фермеров, а город – в духе свободного объединения, порождающего центральную царскую власть. Вполне европейских подход с учетом ее истории.

Поиск идеологических решений в рамках «рабовладельческого ограничения» (четырехчленной системы: рабовладельческий – феодальный - капиталистический - социалистический) привел к формулировке нескольких теорий происхождения первых классов:

– возникновение классового общества в период господства охотничьего хозяйства;

– конкуренция родов - выделение ведущих родов как нобилитета в племени на основе дарений и обмена натуральных услуг;

– неорошаемое подсечно-огневое земледелие;

– обмен продуктами на границе различных зон хозяйства, т.е. торговля;

– военная функция и завоевание, включая рабство и присвоение в момент войны;

– скотоводческое хозяйство как источник и механизм обмена на границе климатических зон;

производства прибавочного продукта при неорошаемом неолитическом земледелии (по ссылке на современные процессы классообразования в примитивных современных реликтовых обществах). Мы последовательно, но кратко рассмотрим эти подходы.

Генезис классов. Охотничье и любое присваивающее хозяйство

В преобладающем охотничьем хозяйстве ранних земледельцев Малых Антильских островов, будучи не обременен недостатком угодий, охотник идет на охоту, когда «чувствует голод», [Александренков Э. Г., с. 137 по Дю Тертру]. Мы уже говорили о том, что из психологии первобытной охоты принципиально не вытекает мышление планирования и заботы о будущем, и о возможности истощения запасов дичи. Известные расцветы групповых становий или стоянок человека возле становий или крупных популяций зверя – Тихий океан (Аляска) сменяются их растворением в связи с истощением или исчерпанием избыточных запасов.

В тропических зонах потребление некоторых растений настолько эффективно, что фактически может рассматриваться как продолжение присваивающего хозяйства, Так, вырубание одного за год хлебного дерева обеспечивает на этот период всю семью аборигена.

Генезис классов. Конкуренция родов и родовой верхушки. Дарения

Сама по себе даже в земледелии конкуренция родовой верхушки не представляет ничего особенного. Первобытное общество может удовлетворять потребность в уважении через охоту, чрезвычайные личные усилия или добычу редких вещей, через дарения или даже право и возможность использовать расположение одаренных ими людей. Если в обществе нет объективной потребности в больших объемах коллективного труда – весь накопленный потенциал уважения уходит в песок – оказывается чистой растратой произведенного и накопленного продукта, даже если это зерно. Ценности морального плана как раритеты, ближе к духовным (культурным) ценностям, но к производству материальных благ не имеют отношения.

Генезис классов. Неорошаемое подсечно-огневое земледелие

Уже общепризнано, что «освоенные с большой затратой сил труда участки использовали до тех пор, пока они давали даже небольшой урожай. Поэтому урожаи в среднем были низкими и неустойчивыми» (БСЭ, т. Подсечно-огневое земледелие). Возможно, суждение не точно. Урожаи были высокими, но почва быстро истощалась. Население, если его никто не принуждал, не начинало расчистку нового участка, пока не заканчивались запасы предыдущих урожаев.

В этой связи интересно отметить историю таких ирригационных цивилизаций как Мохенджо-Даро и Хараппа, которые согласно общему мнению археологов и историков достигли весьма высокого цивилизационного уровня, но прекратили свое существование вне военных вторжений. Имеются указания на также неоднократные «уходы» (разрывы с цивилизацией) населения из цивилизационных центров, построенных не на ирригации, а на основе больших общественных сооружений (ольмекская культура – 1500 до н. э. – 200 н. э.), которые были оставлены земледельцами подсечно-огневого типа. Можно в обоих случаях полагать, что земледельческое население, недовольное центральной властью, уходит на новые необжитые места. Нельзя исключить и эпидемий от скученности. Такое могло случиться в Индии – на богарные земли от Инда и в леса на подсечно-огневое земледелие, а также в Месоамерике - на Юкатан, где начинает расти цивилизация майя. Особенность здесь в отличие от Междуречья и Нила та, что земледельцам, есть куда уйти – обширные густые леса – джунгли готовы (как и тайга в Сибири) скрыть любых беглецов – можно уходить деревнями (достаточно вспомнить и данные Солженицына о деревнях, ушедших от коллективизации).

Это обязывает нас предположить, что только ИДЕЯ использования иерархии труда в слабо населенной зоне неолитических земледельцев (без реальной потребности ирригации, без которой некуда деться, иначе голод) тоже могла воплотиться в жизнь. Источником ИДЕИ могли быть и пришельцы, беглецы от других цивилизаций или же автохтонное самозарождение идей управление на уровне групп жрецов и развития культа жертвоприношений и дарений богам (зиккураты). Но сам факт отсутствия реальной потребности в централизации и техническая возможность распада, ухода – говорит о неустойчивости этой потенциальной или реально прошедшей ветви развития, см. о жрецах. Возможность остается не реализованной до момента вынужденной ситуации, которая только тогда и реализует уже безусловно новые социальные формы.

Генезис классов. Теория обмена. Кочевое ремесло

К предыдущему примыкает и теория обмена. Обмен как дарение, как средство повышения статуса, например, в духе кольца Кула, мы обсудили в предыдущем разделе.

Первоначально обмен идет от лица общины или рода. Племени и ведется руководством общины. В обмене между общинами объединяются три фактора, могущие вызвать образование классов: необходимость расширения и увеличения прибавочного продукта, организация и контроль производства в части его объемов и сам обмен

Первое производство излишков может устойчиво появиться лишь при становлении первого производящего типа хозяйства - земледелия. В условиях охоты и собирательства об устойчивом обмене говорить не приходится потому, что с ростом обмена и разделения труда последующий рост населения должен приводить к нарушению биоценоза – экологического равновесия и неизбежному прерыванию обмена (и разделения труда) Этот же вывод в целом относится и к разработке каких-либо сырьевых продуктов ДО появления земледелия. Поэтому говорить об обмене можно лишь с момента начала неолитического земледелия.

Таким образом, обмен средств потребления предполагает, что на границе культур сразу имеются две развитые культуры, уже имеющие избыток определенных материальных ценностей – предметов потребления. Вероятность того, что в одном ареале, на границе двух зон. одновременно и независимо возникают ПЕРВИЧНО два типа производящего хозяйства, которые могут и предлагают излишек продукта к обмену, как мы понимаем, ничтожна. В реальности история дает примеры одного центра – производящего хозяйства - уже существующего центра земледелия и возможного обмена уже существующего избытка зерна на ценные материалы у бедного периферического сообщества, которое под влиянием предлагаемого продукта (хлеба или зерна, посуды, изделий ремесла и украшений) начинает разработку интересующих минералов (кремний, медь, олово, позже железо). Происхождение контакта центра и периферии возникает в связи с исследовательскими экспедициями (изучение географии и поиск сырья) из земледельческого центра (уже имеющего избыток продовольствия и людей, готовых к походу – следует напомнить, что периферия в начальный момент даже, если и земледельческая, а как правило охотничья по типу в состоянии стагнации, имеет ничтожную плотность, близкую к охотничьей предельной – до 0,05-0,1 чел. на кв. км., периферия заселена родами и группами не более сотни-двух человек, озабоченных хлебом насущным – появление в таком пространстве даже нескольких сот организованных и сытых взрослых мужчин с запасом провианта и древесно-каменными орудиями хорошей выделки – уже представляет собой всегда «превосходящие» силы). Короче, из логики такого процесса следует не происхождение классового общества во взаимном общении, а культурное воздействие и влияние - формирование вторичного производящего хозяйства под влиянием первичного хозяйства (на основе обмена), возможно, металлургии или добычи ископаемых. Обмен вовсе не исключает предшествующего обмену насилия. Экспедиция приходит и забирает, что считает нужным. Но по прошествии определенного времени аборигены вполне могут приобрести навыки отпора (в горной местности), тем более, орудийное различие невелико[3] - вот, тогда наиболее приемлемым для обеих сторон и становится регулярный обмен.

Нам следует остановиться на еще одном факторе, примыкающем к теме обмена. В литературе появление ремесла в общине интерпретируется как один из основных признаков развития частной собственности. И хотя из утверждения о наличии частного ремесла (обработка бронзы и клады из бронзы и полуфабрикатов) логических выводов не строится, но само утверждение неявно оказывается операндом, призванным косвенно подтвердить теорию возникновения классов на основе начального формирования частной собственности.

Это представление мы начнем обсуждать с вопроса о порядке формирования отделения ремесла от других видов производительной деятельности. И здесь прежде всего мы обязаны четко представлять себе последовательность формирования «отделений» - сначала земледелие, потом только и в весьма слабой степени – ремесло (проблему классов и иерархий труда оставляем пока в стороне).

При анализе отделения ремесла от земледелия и обмена на этой основе, и это второе по времени крупное общественное разделение труда, прежде всего, следует выделять открытие меди и бронзы. Для советских историков бронза важна прежде всего как признак частной собственности и обмена, предшествующий государству, Для нас и для просто историков, это производство важно прежде всего как ценнейший археологически достоверный материал ремесла (в том числе и обмена).

Производство металла требует профессиональной ориентации, а значит, и внутриобщинного разделения труда. А. С. Амальрик говорит что «...металлургия не гончарное ремесло и им нельзя заниматься между дел, как это представляется некоторым исследователям» [Амальрик А.С., с. 241]. Это несомненно так, и бронза и медеплавильное производство доказывают появление разделения труда, ... но это не доказывает появления частной собственности. Очень важно воспринимать явления нового в связи со старым, в преемственности их развития. В этом отношении медеплавление и его первоначальный этап нельзя отрывать от обычной земледельческой общины, в которой, ВНУТРИ КОТОРОЙ ИЛИ РЯДОМ С КОТОРОЙ (рядом с земледельческой, но внутри другой общины - не земледельческой), он возник и, вероятно, длительный период ей служил. Совершено ясно, что первые металлурги, не святым духом питались, особенно в ходе своих трудных и многолетних поисков технологии. Нельзя представить себе, и это совершенно не исторично, чтобы некий абстрактный род внезапно, «поняв технологию», бросил все другие источники питания, монополизировал рудные запасы и стал обменивать свои изделия на зерно внутри общины или, тем более, стал бродячим родом, который, как коробейники или цыгане или по аналогии с совершенно иной обстановкой Средневековой (и христианской) Европы - челнокам – бродячим торговцам, бродит по землям и весям и торгует изделиями ремесла.

Между тем именно такое представление, вслед за гипотезой Херцфельда (о странствующих кузнецах, естественной для христианской Европы) и принято среди советской исторической науки » [Амальрик А.С., с. 244; Хазанов А. М., с. 93]. А именно, первые ремесленники бродили среди других неолитических племен с переносными орудиями литейного дели по образцу средневековых мейстерзингеров и предлагали свои услуги оседлым земледельцам или первобытным лесным охотникам.

Это представление опирается на временный неосновательный характер стоянок, в которых обнаружены склады (или клады?) бронзовых изделий и слитков.

Однако у нас имеются ментальные основания предполагать совершенно иное происхождение складов (или кладов), основание считать, что фактический археологический материал предыдущими исследователями был просто неверно интерпретирован.

Везде в древнем мире отмечено подчиненное положение ремесленников в цивилизациях речного типа, в храмовых общинах, просто в земледельческих общинах. То же отмечено много позже и в Индии. Отзвуком этого далекого явления можно считать, пожалуй, даже положение пастуха в русской деревне, который социально не равноправен земледельцу и которого кормит вся деревня «миром» по очереди. Во многих местностях и в различные исторические периоды земледелец хотя бы частично независимый от государства, чувствует себя много более свободно и уверенно, престижно, чем ремесленник в общине, в храмовом хозяйстве или государственной мастерской. Другими словами, эти этнографические и письменные данные древних речных цивилизаций, а также данные Месоамерики говорят о ремесле, полностью подчиненном нуждам общины, государства и находящемся под контролем государства и общины. Это положение также отмечено и материалами позднего бронзового века по Восточной Европе [Хазанов А. М., с. 93 и его обзор].

С этих позиций межобщинный обмен, если он имел место, можно представлять себе только как обмен от лица всей общины, ведомый его руководством или доверенными представителями. А о внутриобщинном обмене меди и бронзы говорить не приходится вообще, если его понимать как частновладельческий. По части бронзы, редчайшего и ценнейшего материала того времени, которого никогда не хватало и на вооружение, материала, игравшего роль «сверхстратегического» материала для всей общины в целом, трудно поверить в то, что община могла отделить от себя и в "частном порядке" отпустить профессионала-металлиста да еще с инструментом и сырьем «на вольные хлеба». При нищете того времени «фондируемость» (централизованное распределение) и сырья, и орудий труда, как и мозговых извилин, была значительно более серьезной и важной, нежели в наше время. Короче, принять гипотезу о том, что сначала ремесло, якобы, несет частный характер, а потом оно, якобы, попадает под контроль общины и государства, весьма затруднительно, как сложно (и индивидуально) рассматривать всякое основание регресса и отката на фоне прогрессивной общей тенденции.

Мы должны предположить более простое объяснение: не было частного ремесла и частного обмена, частной собственности на бронзу и ее полуфабрикаты. Шли или оседло жили роды или племена, освоившие медь и бронзу или шли торговые представители общин, пославших их племен, народцев, и в пути они гибли или в момент, опасный для себя или просто на ночь, на стоянке они зарывали сырье и орудия труда, чтобы самое ценное не досталось врагу. В критический для оседло живущего или движущегося временно племени момент мастерская и сырье как наибольшая ценность прятались в виде клада в землю, пещеру, забрасывались камнями до снятия опасности или до лучших времен.

И стоит повториться, факт обмена бронзой и продуктами ремесла не оказывает даже чисто временной последовательности причины и следствия (обмен-госдарство) из-за ранее возникших (до бронзы и меди) чисто неолитических речных цивилизаций, а тем более он не подтвержден логико-историческим обоснованием первичного классообразования.

Для вторичного возникновения классов в периферийной первобытно-общинной системе, переходящей к военной демократии обмен как важный причинный фактор никем не отрицается (район Средиземноморья и охотничья и кочевая перифериям)

Генезис классов. Теория войн

Общая гипотеза о войнах всегда исходит из предположений о хищных соседях, которые только и жаждут поживиться чьим-то добром.

«Добро» в виде плодородных земель. Медленные переселения малых групп кочевых охотников, или подсечно-огневых земледельцев или кочевников на начало земледелия – ранее 3 тыс. лет до н. э. не опасны для плотного земледельческого центра в районе аллювиальных почв. Война сама по себе в данном случае - единократное действие. Из него не вытекает становление устойчивой царской власти или вождества.

Представим третий чисто гипотетический вариант. Устойчивая регулярная война за границы земельных угодий в период широкого распространения неолитического неполивного богарного земледелия. Такая война теоретически может иметь место и вести к созданию военной аристократии в небольших земледельческих общинах. Но к моменту, когда такая война должна стать важной, общество должно пройти длительный путь распространения земледелия вширь. И это, отметим, распространение вширь должно идти исключительно БЕЗ производства прибавочного продукта, поскольку богара в каменный век не дает оснований расслабляться, каждые несколько лет требует расчистки новых полей. Только когда споры за землю становятся постоянно важны, т. е. когда большие площади земель освоены и плотность возросла, тогда войны (за землю или конфликты по ее использованиию) становятся регулярным делом , роль «вождя» возрастает, его функция выделяется устойчиво и надолго, возникает потребность в прибавочном продукте и т.д. - идет великий процесс формирования классов. Но все это при условии, что нет «лучших», чем богара, земель – земель более высокого качества (поливных, аллювиальных с восстановлением плодородия). Наш выбранный вариант оказывается должен принципиально появиться позже, чем возникли цивилизации в реальном времени.

Возможно, подтверждением такого пути развития является переход к классовому обществу в долине Мехико. Конец, т.н. доклассического , до 300 г. до н.э., (а точнее и доклассового) периода развития культуры майя выразился в том, что в долине наступила засуха. Мы можем предполагать, что засушливый период наступил с ростом обрубок лесов под пашню, т.е. в связи с расселением, но даже, если причины изменения климата и иные, то только резкое сокращение объема пригодных к земледелию угодий привело к освоению интенсивного земледелия - ирригации и террассирования «благодаря чему в отдельных местностях Месоамерики становится возможными огромные во тем временам урожаи. В силу этого отдельные группы племен, прежде всего племена, освоившие плодородные территории и новые методы в выращивании сельскохозяйственных культур, резко вырываются вперед в своем развитии» [Кинжалов Р. В., с.75]. Вообще новые элементы агротехники, скорее всего, были привнесены из других горных и предгорных районов в процессе межкультурных контактов и само развитие иерархии труда в регионе следует рассматривать как вторичное явление.

Добро в виде запасов зерна, запасов продовольствия или ремесленных изделий. Более простой (рутинный) вариант – ежегодные набеги соседей к моменту созревания или окончанию сбора урожая – вариант «семи японских самураев») – регулярная, ежегодная сезонная эксплуатация. Население уже имеет свою власть и умеет защищаться, иначе бы оно было рассеяно и бросило свое место поселения. Население строит стены своих селений и, возможно, даже башни, где хранится основной запас – селения или отдельного рода (Древний Иерихон – 8 тыс. лет до н. э.), причем, башни могут строить для защиты запасов от своих жителей городка, и от внешних набегов. Без собственной власти такие стены и башню не построить – это совместный длительный, рутинный, тяжелый труд. Итак, культура и классы имеются. Но не война их породила. Война только отражает влияние центра на периферию.

Авторы таких теорий, как-то, сразу пропускают важную деталь – для того, чтобы было чем живиться, такое добро уже должно быть нажито, а нажитое добро как цель и источник нападения уже предполагает классовое общество с развитым сбором прибавочного продукта. Вариант однократного большого набега еще менее способен сформировать (именно в набеге власть). И это, скорее, более позднее явления (накопление больших масс людей и их организация для совместного нападения) – означает долгое сосуществование двух укладов (и кочевого).

Мы заканчиваем наш анализ следующим этнографическим наблюдением.

На Антильских островах были отмечены «игры» захвата отбившихся от своего племени отдельных людей.

Военное нападение на соседнее племя или остров организуется как охота. Высылаются шпионы, подбирается удобный момент. Нападение ведется отрядом в 1000-1500 человек, когда нападающие уверены в том, что защитников на более 50-60 взрослых мужчин. Сражение ведется с утра до полудня. При появлении подкрепления врага нападающие немедленно отступают. Раненых и убитых не оставляют никогда, даже, если для отбития тела необходимо погибнуть. После разгрома врага грабят хижины и берут пленных обоих полов. Врагов поедают на месте боя, убивая пленников после мучений.

[Александренков Э. Г., с. 176, ссылка на Де Тертра].

Таковы наблюдения. «Война» служит развлечением и гастрономическим изыском в зоне обитания, лишенной животных белков. При отсутствии орудийного неравенства война – продолжение охоты и присваивающего хозяйства - «приятная» случайность и никак не может превратиться в интенсивное производство (чего-либо) и на этой основе сформировать власть как иерархию труда, поскольку для постоянного «производства каннибалистической» продукции отсутствует основание – орудийное превосходство.

Итак, как и в случае с обменом, война - вторична и может происходить от производящих форм хозяйства. Если же война первична, то она есть продолжение охоты и как присваивающая форма хозяйства приводит (должна приводить по аналогии) к тому же результату, как и всякая первичная охота – к сокращению (потреблению) ресурса совершенно аналогично исчезновению крупных животных до освоения скотоводства. Феномен одомашнивания другого (чужого) человека в режиме скотоводства не происходит по той же причине, что и одомашнивание животных. Мы можем только предположить, что исчезновение неандертальца при росте популяции человека разумного сопровождалось какими-то эксцессами этого рода – орудийного и интеллектуального превосходства кроманьонца, в результате чего неандерталец просто погиб (возможно, был съеден). Тогда война сама по себе не могла привести к становлению иерархии труда – потому что война сама по себе всегда труд присваивающего, а не производящего типа.

Ряд механизмов (обмен на границах) теоретически обсуждаемо, как первые процессы, но они требуют уточнения границ технологии дарений, как формы продолжения – интериоризации – реципрокации, а именно, где и когда дарения могут перестать носить статусный оттенок и получат значение процессов поддержания низших базовых потребностей. Вероятно, гипотетическая трансформация дарений требует много больше (исторического) времени накопления и плотности распределенного населения для того, чтобы стать реализованной.

Путь (земледелие и жречество как функция накопления опыта и агрокультуры и последующего управления) оказывается самым срочным при неравномерности земельных ресурсов – наличии аллювиальных почв.

Генезис классов. Скотоводство

Естественно, мы рассматриваем классообразование только в аспекте его первого появления. Мы не собираемся рассматривать в данный момент ситуации вторичные, когда одно сложившееся классовое общество путем захватов и вторжений, торговли влияет на классообразование соседнего региона. Это будет сделано в части. Посвященной расширению земледелия. Нам важно определить, могли ли иметь место в теории другие пути первого классообразования, кроме известного фактического мощного процесса стратификации, возникшего на основе речных цивилизаций. Для этого мы последовательно рассматриваем, анализируем потенции, и если можем, исключаем или ранжируем по вероятности другие пути стратификации, обращаясь в конце к реконструкции азиатского способа, в котором мы обнаруживаем некоторые новые, не указанные до сих пор особенности возникновения с учетом включения теории иерархии потребностей Маслоу. У нас также появляются дополнительные аргументы, указывающие на граничные разделы, позволяющие отличать период азиатского или государственного способа от последующего периода, который можно именовать «имперским» или «рабовладельческим», но еще точнее, его следовало бы именовать процессом распространения земледелия, и мы покажем всем материалом далее, что последнее именование-определение и является наиболее точным, сущностным.

Ведущая особенность прошлых дискуссий по поводу возникновения классов заключается в том, что авторы почти не исследуют или совсем не исследуют вопрос первичности и вторичности процессов классообразования и возникновения социального неравенства. Можно сказать, что если относиться к теме локально, то практической ценности вопрос для человечества и не имеет. Однако раскрытие темы показывает механизм развития новых структур (в то время как смешение в развитии власти и иерархий труда «всего и вся» затрудняет такое понимание и тем самым затрудняет формирование правильного нравственного понимания истории и сути социального бытия).

Фиксация внимания на факте злостного присвоения общественных функций (как видимой последней причине), преждевременно обрывая длинную логическую связь, скрывает более сложный механизм такого присвоения и создает иллюзии возможности воссоздания «справедливого» государства без четкого понимания сложности проблемы. Это еще и еще раз создает опасность новой тирании.

Игра на войне, насилии как основе, оставляет важный плацдарм и поле игры для циников в политике и в истории, сохраняет резервы для безнравственного сохранения власти или для безнравственного решения проблем распределения ресурсов (силой), поддерживает иждивенческие настроения, переводя часть, грубо говоря, элементов социальной лености в плоскость социального воровства или даже силового грабежа, вместо решения проблем на основе формирования взаимно приемлемых порядков до момента узурпации и утраты контроля над государственной властью.

Генезис классов. Жреческая функция сама по себе

По данным этнографии примитивных обществ роль жрецов является важной и распространяется на лечение, общие знания, технические решения и хозяйственный опыт объяснения погоды и т.п., но эта роль не влечет формирование социальных различий и функции управления, если решения и мнения жреца носят локальный – важный для отдельных людей, или родов характер, и редкий эпизодический общий характер (предсказание погоды или просьба к богам о дожде и т.п.). Подношения богам или жрецу за оказанные им «услуги» могут долго оставаться его простой и умеренной «оплатой» в общине. И при этом жрецы и знахари могут для создания своего профессионального отделения (особости) проживать отдельно от общины (русская Баба-Яга живет в лесу) или на краю деревни. В общине, не требующей общей деятельности, ФУНКЦИЯ ЗНАНИЙ может оставаться на уровне ремесленной, хотя и особо интегральной (знания) услуги. В этом, вероятно, ключ к пониманию отсутствия первичного классообразования на основе жреческой функции (в отсутствие контактов с более развитыми культурами иерархий труда).

Мы рассмотрели основные теории возникновения первичных классов, кроме ирригационной теории. Далее мы приступаем к изложению первичного генезиса классов и иерархий труда, как они представляются с позиций имеющихся исторических материалов и с учетом информации о существенной роли иерархии потребностей Маслоу в социальном поведении.

Назад. Оглавление. Вперед

[1] То, что керамика не прямо связана с земледелием, указывают археологические данные, как для раннеземледельческих поселений, так и одновременно для горно-степной полосы (возможно в месте источнике земледелия), в V-IV тыс. до н.э. ею пользуются уже неолитические племена Европы и Сибири, что, как можно предполагать, перенесено - передано культурой первых скотоводов, ушедших от земледельческих центров. Жаренье мяса не требовало сосудов, только рост роли собирательства мог увеличить потребность в сосудах, прежде всего в злаках [Марков Г. Е., с. 93].

[2] За что мы можем осуждать ученика - это за фразу: «Лично я вообще не верю, что существует серьезное социологическое различие между капиталистическими и всеми некапиталистическими индустриальными обществами», (Парсонс Т., Социальные классы и классовый конфликт в свете современной социологической теории, СОЦИС, 1992, 1, с. 241), когда учитель не только эта различие видел с момента его появления - 25 октября 1917 года, но сражался против него, отрекался от своих взглядов, как Галилей и тем спас себя для будущей работы.

[3] Об орудийном различии на ранних этапах – создании первых цивилизаций - мы будем говорить особо.