Этносы и этногенез с позиций мотивации

В предыдущей части 4 мы рассмотрели процесс становления первых иерархий труда. Мы показали, что на начальном этапе они включают одновременно все формы социальной и политической, экономической и духовной структуры «в одном». Это одно -

чисто хозяйственная организация, которая постепенно приобретает духовную (жреческую), политическую, военную и как результат, государственную функции.

Мы сделали вывод о том, что высокая плотность населения, сложившаяся на «лучших землях», которая и привела к появлению новых социальных форм, контрастирует с низкой плотностью периферии - цивилизационные центры изолированы, поскольку изолированы ареалы лучших пойм и аллювиальных долин.

Далее известно, что последующая экспансия в виде исследовательских экспедиций из центров несет культуру вместе с механизмами обмена зерна и другой готовой продукции на ценное сырье, отсутствующее в центрах, формирует точки обмена и производство на обмен. Это последовательно увеличивает разделение труда, рост населения на периферии. Кроме того, периферийное население в форме племенных родовых общин и союзов родов начинает осваивать земледелие и металлы. На отдаленной периферии возрастает плотность населения, занятого кочевым отгонным скотоводством, которое также имеет ряд производственных достижений и изобретений – освоение лошади, колесницы, большой лук и т.п.

Кроме того, мы показали, что в социальной структуре иерархии труда в силу особых ее, но закономерных форм постепенной деформации потребностных сфер работников возникают определенные процессы разрушения разделения труда в хозяйственно-политических иерархиях труда (первых государствах), которые после периода разрушения (и смены элит) закономерно восстанавливаются. Восстановление обусловлено объективной потребностью в новой общей координации водопользования, что модифицирует потребности населения и осознается снова после очередной смены ведущих элит.

В этой связи, в развитии цивилизационных центров и периферии возникают объективные факторы неравномерности развития как временного технологического неравенства и превосходства, как временной утраты «морально-политического единства», возникающего перед и во время периодов распада. Предраспад и распад ведет к временному росту агрессивности периферии. Однако эти факторы носят до поры временный и преходящий характер, поскольку факторы преимуществ достаточно быстро исчезают – за десятки лет в связи с быстрым усвоением технологического преимущества. Факторы диссоциации также исчезают в связи с восстановлением централизованных работ, требуя не более, чем нескольких десятков лет.

Рост периферии и появление нового материала (железа) приводит к формированию устойчивого превосходства. Об устойчивости мы поговорим позже. С открытием железа (железный топор, лопата, плуг) потенциал земледелия резко возрастает, возрастает возможный ареал ведения земледелия на тяжелых целинных богарных почвах – это в свою очередь увеличивает площади земледелия и количество населения, в сравнении с населением старых цивилизационных центров. И, прежде всего, это происходит возле старых земледельческих центров, где климат обеспечивает достаточно осадков.

Поэтому следующий период включает появление единого массива земледельческих зон, занятых различными этническими группами (мы отмечаем здесь появление нового социологического объекта). Такое появление продемонстрировано схемами ниже.

Начальная фаза – железное основание появления сплошного массива земледелия

Ранее мы показали схемы существования отдельных локально изолированных центров поливного земледелия. между которыми могут находиться лишь родовые сообщества низкой плотности (в основном присваивающего хозяйства).

Это состояние отражено на рис 1, схему А). Черное кольцо у центров отражает наличие государственной формы в ядре земледелия.

Появление железа и железного инструмента в земледелии ведет к быстрому расселению населения на богару и освоению эффективного земледелия менее развитыми соседями, что изображено на схеме Б) рис.1.

В этой связи пространство земледелия начинает образовывать постепенно единое протяженное и постоянно возрастающее в размере пространство возле цивилизационных центров на всем протяжении между ними. Земледелие на богаре увеличивает плотность населения вне цивилизационнных центров (отмечены темными кольцами по кайме), но уже не требует централизации управления земледелием или его элементами, см. рис. 1, схему В). Механизм возникновения представлен в предшествующем материале на примерах Митанни и Хеттской державы и будет развиваться ниже более подробно.

Угроза вторжения соседствующих общин или соседствующих этнических объединений порождает потребность в обеспечении безопасности. Эта угроза вторжения ограничивается только естественными препятствиями, такими, как горные массивы и пустынные пространства, неудобными для земледелия, и препятствующими быстрому передвижению. О таких границах мы будем говорить позже.

Вторичные иерархии труда - только государства

Увеличение численности населения, а также хозяйственная экспансия (поиск и перемещение материалов и природных минералов) цивилизационных центров приводит к вторичному явлению. Происходит формирование государственных иерархий труда как вторичное явление. Это те самые подражание и мимесис, о которых говорит А. Тойнби. Соседние к цивилизационным центрам скотоводы, переходящие к земледелию, и новые земледельцы на богаре перенимают принципы иерархического устройства своих цивилизованных соседей как образец. Поскольку потребность в централизации земледельческих (ирригационных) работ практически отсутствует, то такие иерархии выполняют теперь только функции обеспечения безопасности, альтернативно - агрессии и экспансии.

Уже возникший принцип государственного политического устройства появляется на периферии и существует как институт без своей первичной исторической причины, но только с вторичным обоснованием – поддержание безопасности.

Этот феномен образования и замечен и признан (ошибочно) исторической науки как причина и основа.

Рис. 1. Появление целостного ареала земледелия и зоны сосуществования государственных иерархий труда. Внутренняя динамика иерархий не рассматривается.

Институт вторичных иерархий труда возникает как копия и значительно проще. Сбор прибавочного продукта как образец в виде части произведенного продукта уже существует, и он копируется отстающими сообществами как образец в целях достижения аналогичных результатов в развитии, При этом копирование (мимесис по Арнольду Тойнби) механизма автоматически воспроизводит механизм эксплуатации и существования иерархии труда. По определению система оказывается иерархией труда, поскольку изымает прибавочный продукт, размер которого постепенно перестает контролироваться ведущей частью населения – той группы родов и общины, которая повторяет и копирует социальную организацию организационной иерархии, направленной на экспансию или защиту от вторжения земледельческого центра.

Об этом вторичном образовании, сам того не желая, хорошо сказал ярый и официальный противник схемы азиатского способа – начальной государственности без частной собственности – В. Н. Никифоров.

Вот эта прямая речь.

… попробуем представить себе господствующий класс, эксплуатирующий народ только через государственный аппарат – путем высоких налогов, трудовых повинностей, - не столько наделяя непосредственных производителей землей, сколько стремясь оторвать их от земли, лишить собственности. Каков будет тогда характер эксплуатации? Очевидно, поскольку в основе ее будет лежать не собственность на капитал или на землю, а прямая собственность на плоды труда, реализуемая через применение насилия, то эксплуатация в данном случае начинает носить рабовладельческий характер. [Никифоров В. Н., с. 34].

Это сказано в полной уверенности, что никто из возражающих не назовет, не посмеет сказать в ответ, что автор, таким образом, уравнял современный ему «социализм» с рабовладением. Но скорее историку Древнего мира даже в голову не пришло мыслить структурой и функцией, а не формациями, которые «спасают» нечеткую логику завесой «диалектической» логики, в которой нечто однозначное всегда можно списать на отрицание отрицания. И Никифоров твердо уверен, что собственность, если назвать государственное хозяйствование и управление работниками «рабовладением» от этого действительно становится «частной», а потому в его мышлении возникает успокаивающая логическая цепь – управление людьми – рабовладение сиречь частная собственность – возникновение государства. Теперь начальное государство можно назвать «примитивным» или «протогосударством», и особенно не беспокоиться.

Но, забыв об этом логическом фокусе, на страницах ниже Никифоров поддерживает нашу логику просто в силу того, что мозг нормального здорового человека не может находиться все время в оковах антилогики, рано или поздно, возможно, и не часто, в нем возникают нормальные прорывы отражаемой истины и здравого смысла. Владимир Николаевич верно говорит об исходном опытном материале общества, который начинает захватнические войны, т.е. по теме «…оформления раннеклассовых государств посредством покорения одних народов другими»:

«Напомним речь может идти лишь об окончательном оформлении процесса, начинающегося, несомненно, задолго до завоевания. Чтобы завоевать чужое племя и удержать его в своей власти (именно удержать и использовать т.е эксплуатировать – СЧ), победители должны иметь готовый (пусть примитивный) государственный аппарат, чиновничество – явление, немыслимое без достижения определенного уровня производства, более или менее заметного накопления прибавочного продукта, т.е. само завоевание – тоже продукт экономического развития. Мало того, даже мысль о подчинении чужого племени с целью заставить его работать на завоевателей не может прийти в голову членам общины равных: появление подобной идеи свидетельствует, что общинникам была уже знакома работа одних людей на других. Но это значит, что в данном обществе уже возникли отношения эксплуатации, есть классы – хотя бы еще слабо развитые, замаскированные пока первобытными формами социальной организации. Без наличия таких предпосылок объяснить факт завоевания одного племени другим нечем, кроме желания, возникшего , непонятно почему, в головах общинников». [Никифоров В. Н., с. 158].

Вот она истина – прецедент эксплуатации должен сложиться еще в чистой общине и в чистом общем труде «примитивного государства». Общинникам знакома работа общины на чиновников. Конечно, у Никифорова сам факт эксплуатации – это уже признак частной собственности, иного он не принимает, но так уж воспитаны жители и философы империи Третьего Рима, у которой служение империи – гражданский долг, но не эксплуатация. А эксплуатация – это всегда труд у частного лица. И источник этого заблуждения кроется как минимум в трудностях понимания Карлом Марксом вычленения, отделения в государстве «грабительского от правомерного», что имело место и в 1870-х гг. при написании «Гражданской войны во Франции».

Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой … власти, ее же правомерные функции …передать ответственным слугам общества…[ Маркс К. Энгельс Ф., т.17, 344].

Итак, мы вместе с комментируемыми оппонентами постоянно возвращаемся к двойственности общественного института, именуемого «государством». И далее продолжаем эту тему, которая в рассматриваемый нами период отражает или реализует это свойство или противоречие в самой максимальной степени.

Во многих случаях само понятие «производства» переносится на представление о размере добычи в захвате чужого имущества. Мы говорили об этом при анализе договоров Митанни с союзниками в войнах. Это раздел добычи в войне, которая рассматривается как ОХОТА или как ОТБОР СКОТА в пасущемся подконтрольном стаде (у скотоводов) или как ЧАСТЬ УРОЖАЯ с поля земледельца. Все эти МОДЕЛИ формирования прибавочного продукта закладываются в систему новой вторичной государственности – в уже возникшей в земледелии форме иерархии труда, где кто-то «собирает», а кто-то руководит сбором.

Упрощенно этот переход изображен схемой на рис. 2

Рис. 2. Начало образования соприкасающихся иерархических - структур – государств. Общая схема отражает расширение ареала земледелия.

Динамика отношений старых и новых иерархий

На рис. 1 внутренняя динамика иерархий не рассматривалась. С ее учетом та же схема получает более сложный вид, см. рис. 3, который мы первоначально не привели, чтобы не усложнять понимание процесса уплотнения.

В действительности, как ранее показано, активность первичных центров со временем падает или периодически падает, и возникающие на периферии иерархии труда активизируются, осуществляя экспансию на традиционные центры земледелия.

На рис 3 схема А) показан рост молодых иерархий в земледельческих центрах. На рис. 3, схеме Б) изображено равновесие и рост плотности периферии, например, в результате обмена, отмечена неравномерность развития старения центров земледелия. На рис. 3, схеме В) продемонстрирован рост активности периферии с формированием иерархических государственных структур и создание м угрозы для старых центров земледелия.

Рис. 3. Схема «уплотнения» с учетом социальной динамики иерархий. Типичной является не одновременность фаз социальной динамики у отдельных центров и их периферии.

При ослаблении ранних земледельческих центров соседние общины или молодые государства начинают экспансию на относительно богатые старые центры. В основе агрессии лежит возможность относительно легкого завоевания (эффект роста агрессивности или обучению ей по Зимбардо и Милгрэму).

Как мы уже отметили, возможность легкого завоевания возникает в силу:

1. неравномерности социального развития (молодых и старых иерархий труда) и

2. технологических различий и новинок в хозяйственном производстве, организационном и орудийном обеспечении (вооружении)

Рис. 4. В момент диссоциации, распада старых центров (желтый или светлый цвет) или в момент появления технико-организационных новаций на окраинах (красный или темный цвет) периферия формирует агрессивное движение к центрам. В такие периоды экспансия периферии с большой вероятностью завершаются успехом, см. рис 5.

Вторжения и новая особенность включения завоеванных общин

Особенность новой схемы состоит в том, что вместе с вторжением сообществ периферии происходит формирование новых иерархических структур и смешивание, и одновременно сохранение разнородных в языковом и культурном отношении социальных групп. Такое смешивание становится в отличие от предыдущего периода важным фактором в силу:

- возросшей плотности периферии и значительного количества пришельцев;

- возможности поддержания силового неравенства внутри сообщества.

Примечание: мы уже говорили выше о малом распространении бронзы в энеолите. Несколько сот воинов, вооруженных бронзой, не способны удержать десятки тысяч покоренных мужчин и женщин, владеющих каменными, костяными и деревянными орудиями труда. Пока «чужих» мало – эта проблема не стоит. Когда их количество уж существенно, но железа нет, тогда с поля победы приводят только женщин и детей, и они легко ассимилируются.

Общая причина и в первом, и в другом факторах – появление демократического твердого материала. В нашем случае, т.е. в случае химического состава планеты Земля, им является, железо.

Итак, с расширением земледелия и с ростом плотности населения возникает и явная форма сосуществования иерархий труда, которые вынужденным образом становятся государствами, т.е. социальными структурами, обеспечивающими безопасность своих сообществ, см. рис. 5.

Рис. 5. В момент экспансии происходит формирование новых иерархических структур и смешивание разнородных в языковом и культурном отношении социальных групп – на схеме показано возникновение двух новых государственных образований.

Ранее таким смешиванием в силу низкой плотности периферических элементов можно было пренебречь и приведенные пленные в одно - два поколения быстро ассимилировались в господствующую среду, кроме того, их было мало. В отличие от прежнего положения в этот момент и с ростом плотности периферии становится существенным представление об этнических различиях и возникает понятие народа или этноса, поскольку при ослаблении старых иерархий рядом уже соседствуют новые – молодые обширные группы. Объединителем или создателем очередной (государственной) иерархии труда является, как правило, один этнос.

В результате возникают новые обновленные элиты и впервые создаются принудительные объединения нескольких этнических групп. В отличие от первых объединений племен и родовых групп в цивилизационных центрах в новой ситуации новые и старые этнические группы не смешиваются. Основанием для этого является уже сложившаяся система собственного подчинения (власти – иерархии труда и государства) у пришельцев с периферии – завоевателей. Это и есть главное основание. Иерархия – завоеватель присоединяет ранее иерархизированную завоеванную общность как наинизшую часть собственного общества. Если в прошлом завоеванное земледельческим центром население не имело государственности и попадало в систему относительно надежного продовольственного обеспечения, было готово слиться с «обществом изобилия», то в новой ситуации, завоеванное население старой цивилизации с приходом нищих чужеземцев теряет свое устойчивое обеспеченное состояние, свою государственность, свой статус. При этом и, кроме того, новые этнические группы, как мы уже видели на примерах первых периферийных государств (Митанни, Хеттская держава) не были часто ориентированы на занятия земледелием (этническая эксплуатация захваченных старых этнических групп), а только на извлечение прибавочного продукта от завоеванного населения.

Возникающие этнические объединения образуются иерархически. Теперь, когда мы по необходимости вынуждены оперировать новыми социальными объектами, возникает потребность использовать весь арсенал истории, социологии и антропологии в части представлений об этносах – этнических группах, выходя на социологические закономерности (и причины) их формирования и взаимодействия между собою.

Этносы как субъекты истории

Краткий взгляд на проблему

Тема этногенеза весьма обширна. Самые последние работы по социологии указывают на нерешенность в социологии проблемы взаимоотношений, и во многом и стадиального понимания этнических процессов (этногенеза).

Так в работе Г. С. Денисовой и М. Р. Радовель указывается, что:

Мы вновь говорим о социально-экономическом и политическом неравенстве народов как о проблеме, требующей своего решения… [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 2.]

«…сегодня требуется концептуальное переосмысление сложившихся представлений о социальном развитии этноса и динамики межэтнических взаимодействий, которые и должны быть положены в основу разработки программы оптимизации управления межэтническими процессами в нашей стране…», [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 3].

Авторы справедливо указывают сложность проблемы, особенно в части взаимного влияния этнической среды и исследователя, что приходится учитывать и самими авторам, и читателю. Они указывают также на деформацию социальной науки по изучению социологии этносов в СССР (и стремления к построению общества с «минимальным количеством социальных различий»). Позже мы отметим это наблюдение как социальную вовсе не уникальную характеристику российского общества). Авторы отмечают свои функции как разработчиков новой науки - «этносоциологии» как просветительские и практические. Цели этносоциологии направлены на:

«получение таких знаний, которые бы позволяли корректировать управленческую деятельность политических элит». [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 10].

В то же время они предусмотрительно и справедливо ограничивают свободу элит следующим минимальным долженствованием (которое, как мы покажем ниже, не удовлетворяет всем позициям социальной психологии по Маслоу и потому внутренне противоречиво):

социальная деятельность управленцев должна руководствоваться задачей сохранения и воспроизводства этнической культуры любого, даже самого малочисленного, народа, [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 10].

Для нас существенно отметить, что указанная тема не вполне разработана. Однако, упор авторы делают на проблемах текущего общества, тщательно ограничивая рамки своего исследования. Так, например, они ограничивают рамки «исторического запаздывания» Новым временем, хотя такое запаздывание существует постоянно от момента создание первых иерархий труда и первой государственности.

Так говоря о моноэтническом государстве, они уточняют:

Однако подчеркнем: данная модель крайне редко воплощалась в реальном историческом процессе. Очень немногие государства сложились на основе преимущественно одного этноса. Неравномерные же темпы социального развития различных народов привели к так называемому явлению исторического запаздывания, когда на сцену мировой истории начали вступать, наряду с уже сложившимися государственными образованиями, народы, не имеющие развитой формы политической организации (как например, произошло в XVII – XIX вв. с кавказскими народами, попавшими в сферу интересов Ирана, Турции, Великобритании и России). Это привело к включению их в состав государственных образований других народов. Данный ход исторического процесса, проявившийся в Новое время, позволил ученым сделать вывод о том, что дальнейшее развитие таких этносов связано с их ассоциированным развитием с каким-то другим крупным этносом, сформировавшим сильное государство. При этом ассоциированный этнос не утрачивает своих этнокультурных самобытных черт, но оказывается втянутым в орбиту социально-экономического и политического развитие государства другого этноса и выступает частью его населения, [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 97]..

Мы должны отметить, таким образом, что прерывание (или выборочный вырез периода с Нового времени) исторического анализа под давлением политических текущих обстоятельств оказывает отрицательное влияние на цельность и саму возможность построения общей теории развития социальных структур. Итак, исторический подход – это первая часть нашего метода анализа.

обзор существующих точек зрения по вопросу природы этноса показывает, что этнология не имела и не имеет какой-либо общепризнанной методологии анализа и интерпретации этнического. С. 25

главный водораздел между этими позициями проходит по вопросу сущности этнообразующего фактора. Что первично: этническая «материя», т.е. естественно исторически сформировавшийся коллектив, или этническое сознание, которое можно сконструировать, привнести? [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 24].

«Трансформация общности в социальную группу происходит в условиях осознания ее членами интереса в создании организационных форм управления. Но почему происходит эта трансформация: определяется ли она внутренними импульсами развития этноса как культурной общности или провоцируется отдельными энергичными ее представителями для реализации частных интересов?»

Далее авторы проводят обширный обзор западных теорий. Все они узко или формально дают определения этноса. Мы не будем излагать эти теории, чтобы не утомлять читателя – вариантов много. Нас не устраивают предлагаемые решения – ответы западных антропологов на поставленный вопрос. Но нас устраивает сам вопрос. Суть вопроса – «какие интересы?». Для нас это равносильно вопросу – «под влиянием каких потребностей?»

И здесь мы имеем преимущество перед спорящими по тезису и антитезису материи и сознания:.

«Что первично: этническая «материя», т.е. естественно исторически сформировавшийся коллектив, или этническое сознание, которое можно сконструировать, привнести ?», [Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 24].

Яйцо или курица? И в который раз? Для нас это не противоречие в данном случае, и вот почему. Этническая материя складывается и объективно, как прямое общение в труде, которое не осложнено препятствиями (горы, моря и т.п.) и субъективно. Но под субъективностью следует понимать не общественное мнение в наивно - фобном смысле кем-то оплаченных предвыборных затрат на газеты и PR, который имеют в виду адепты «единой и неделимой» и фобы оранжевого цвета. Субъективность должна пониматься как смысле реальных жизненных интересов, которые в отличие от современного произвола некоторых представителей элит, тоже отражают вполне реальные объективные жизненные, насущные и, четвертое, массовые обстоятельства. Попробуйте-ка, например, сказать русским крестьянам 13-16 вв., что Золотая или Крымская орда – это не опасно, что это не угроза. Для исторически ранних этносов такие опасения или «интересы» были настолько насущны, что именовать «субъективным» такое сознание для историка или социолога совершено неприлично. Если объективное - это курица, то для нас с новых позиций психологии, модифицирующейся от реальных жизненных потребностей, которые имеют вполне реальный обоснования, в социологию – это если не курица, то и не просто яйцо – это, скорее, сам петух!

Возвращаясь к теме полиэтнической современности, хочется сказать, что решение темы этноса лежит - ДОЛЖНО ЛЕЖАТЬ - совсем не в современной плоскости. Прагматическая «американская» технология производства науки из одномоментного обзора «по сю» не эффективна. Ее механизм по глубине приближается к известному поэтическому правилу наших северных народов, вполне, кстати, премлемому в поэтическом творчестве, а именно, «что вижу – то пою!». Современные толерантные или политически корректные традиции Новейшего времени, например, в послевоенной Европе или в США, не дадут ничего полезного социологу в определение «народа» из социальной практики. Европа и современный мир – слишком сложная конструкция.

Итак, мы начинаем собственный анализ, как с учетом социологических работ по теме этнических общностей, так и с применением доступных нам иных областей знаний, в том числе с учетом теории мотивации - иерархии потребностей Маслоу.

Мы видим в структуре наук об этносе такое же многообразие и жесткое деление элементов темы, как и в социологии вообще. Всякое деление ДО РАЗРЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ мешает системному видению объекта или предмета исследования, хотя некоторое время помогает систематизировать данные. В этом смысле спешка формирования все новых отраслей знаний в настоящий период уже, по нашему мнению, происходит в ущерб формированию системного анализа связей между изучаемыми элементами темы.

Начиная с XVIII-XIX вв. в науке об этносах принимали участие такие науки как этнография, география, лингвистика, культурология, история. В конце 19-го и в начале 20-го веков к ним присоединились культурная антропология, этнология или социальная антропология, историческая этнология и в данный момент формируется этносоциология.

В нашем представлении в решении проблемы этногенеза и социального поведения этносов науки должны снова объединяться, но не только в перечисленном составе. В разработке должны принимать участие также и другие науки. Нам следует присоединить к этому перечню в системе используемых знаний психологию человека, психологию малых групп или микрогрупп, психологию больших групп (этносов, социальных движений, социальных слоев и т.п.), политическую экономическую социологию, а также нашу собственную теорию стратификации с участием новых объектов иерархии труда.

Проблема заключается в объединении знаний в работающие и выполняющие работу социальные модели. При этом мы до сих пор имеем формирование разделенных водонепроницаемыми переборками секций подводной лодки «Наутиллус», где хорошо прячутся от врагов-конкурентов и товарищей по оружию, а также читателя, группы социологов - бойцов научного фронта. Это удобное в тактическом оборонительном отношении, но убийственное стратегическое решение для судьбы в науке по обсуждаемой теме.

Наша задача заключается в том, чтобы соединить в единое и доступное пониманию целое с привлечением максимального количества существующих теорий, такое целое, которое может стать работающей моделью с правом ее дополнения и дальнейшего развития. Мы не ставим целью создать свою новую модель, при том, что перед старыми теориями мы имеем дополнительный ресурс только в виде теории мотивации по Маслоу (идеи учета психологии и ее результатов) и новый объект – структуру иерархий труда.

Перечень понятий

Культурная антропология и этнография предоставляет нам достаточно ясные представления о первых этнических субъектах примитивных культур - понятия:

· большой семьи и/или

· рода,

· племени как союза родов (или трайба).

Далее мы будем кратко формировать представление о:

· народности,

· народе (отличая его от нации) и

· нации (не в данном разделе).

Определив основные субъекты этнической истории в виде народа и нации, мы сможем говорить об:

· этнических аспектах древних цивилизаций (племена, народности, народы),

· этнических аспектах мировой цивилизации (которая с определенными дефектами и атавизмами формируется в настоящий период).

Все это мы сделаем в свое время.

В настоящем разделе мы даем определение до народа включительно и с учетом древних цивилизаций с описанием принципа появления и функции отдельных категорий этногенеза, оставляя более поздние категории на период ПОСЛЕ изложения феодализма как периода относительной полноты земледелия (и обсуждения формирования нации как категории индустриального общества).

Как и ранее, мы придерживаемся материалистического каузального взгляда на формирование социальных общностей, в том числе и этносов.

Этнос. Определение

Мы собираем из известных определений, не претендуя на полноту и собственное авторство рабочую модель определения этноса

Этнос – социальная общность, характеризуемая:

общепринятыми (с учетом всех видов разделения труда) видами деятельности для удовлетворения базовых (по Маслоу) потребностей
общей территорией (здесь мы вставляем собственное уточнение в отличие от осколка или остатка этноса - этнической диаспоры, не имеющей территории, но когда-то ее имевшей и об этом помнящей в результате сохранения культуры или религии),
имеющей собственный язык,
собственные обычаи[1] (и обряды), нравы[2], нормы
ценности, ожидания и другие представления;
а также и не обязательно специфические социальные структуры и религию, символические элементы.

Можно определить этнос и как собственно представление его носителей, объединенных языком, территорией и всеми социальными элементами, кроме или помимо его политических социальных структур.

При этом по Брониславу Малиновскому все компоненты определения, включая все виды деятельности, кроме языка, образуют понятие «культуры».

К культуре также относят символические формы, принятые и важные для общности. Мы их включаем в понятие культуры как знаки видов деятельности, обычае, традиций, норм и ценностей (знаки таких объектов). Государственность или ее отсутствие также входит (нами включается) в культурные представления и опыт общности по организации собственной деятельности. Она может присутствовать, но не обязательна для этноса.

Культура как конкретизация образа жизни включает общие виды деятельности, обычаи, традиции, нормы, ценности, возможно, особые социальные структуры, религию и символику. Она, по мнению специалистов [Денисова Г. С. и Радовель М. Р.] представляет собою систему, представимую деятельностным, организационным, ценностным (аксиологическим) и символическим (представляющим культуру как группу символов) аспектами.

Таким образом, под культурой мы понимаем технологический, организационный и духовный опыт общности, объединенной языком и общей территорией хозяйствования и проживания (территории, общей хотя бы в прошлом).

Данное выше определение этноса мы обоснуем ниже. В определении мы подчеркнем первичность деятельности и материальных условий существования социальной общности, рассматривая их как исходные данные и основание для формирования или изменения этнических характеристик в целом.

Этногенез как процесс

Общая идея формирования этноса (для патриархального общества) заключается в первичности форм жизнедеятельности, специфичных для данного географического региона. Именно это можно было бы отнести к первозданности (premordial) этноса, если только не учитывать, что в рамках одной природной территории при разной плотности населения необходимо изменяется их форма деятельности. Поэтому первозданность (условий) всегда менее существенна, чем изменяемость, интеграция процессов жизнедеятельности (потребностей и их удовлетворения) которой во времени приводит к существующему и наблюдаемому состоянию. Представление о начале здесь естественно отсутствует, восходя к преантропному прошлому. В современном звучании это излагается как идея, что этническая общность образуется путем формирования и поддержания (сохранения) социальных связей и передачи опыта (культуры и средств связи – языковой и иной символической системы) ДЛЯ ОБЕСПЕЧЕНИЯ И ВОСПРОИЗВОДСТВА УДОВЛЕТВОРЕНИЯ ВЕДУЩИХ (БАЗОВЫХ) ПОТРЕБНОСТЕЙ.

Типовые формы деятельности формируют у населения общение и порядок общения, включая языковые формы и символическую систему. Типовые формы деятельности складываются и сохраняются в передаваемые из поколения в поколение традиции: обычаи и нравы. Вместе с ними формируются также нормы поведения и взаимоотношений, наиболее удобные для данного вида жизнедеятельности (иногда не оптимально удобные, но приемлемые). Наряду с этими элементами и в процессе труда и потребления образуются наиболее важные ценности, которые следует интерпретировать как наиболее значимые цели для большинства членов общества или его важнейших социальных слоев. Группа ценностей может изменяться в своей значимости, иногда обладая большой латентностью. Ценности и наиболее ценные формы поведения также получают символическую форму и могут выступать в качестве этнических знаков. Они также выступают как мировоззрение и религиозно-философское осмысление истории мира и связи жизни и смерти, отражая потребность в самой жизни и примирения ее с неизбежной смертью, что находит наиболее полное воплощение в религии и мифологии.

Культура как отражение ведущих на интервале потребностей и типовых паттернов удовлетворения потребностей

Мы стремимся отметить, что все формы культуры в изложенном порядке формируются, образуются исторически в связи с основными потребностями индивида по Маслоу, но в продолжительном историческом времени. При этом часть элементов культуры теряет свое содержательное наполнение и функциональность со временем и сохраняется только в виде символов или символических действий, осмысленная функциональная связь которых с реальными потребностями и деятельностью по их удовлетворению уже утеряна или забыта. Такие утраты связи и порождают архаические символы культуры, которые остаются символами, уже очищенными от содержания, от функции.

Культуру в виде обычаев, традиций и норм мы можем рассматривать как наборы паттернов поведения, принятых опытом предыдущих поколений за основу (особенно при межпоколенной передаче). Паттерны, формируемые для внутрисоциального общения образуют и социальные структуры, предъявляющие участникам различные социальные роли (включая специфические для общности, например, религиозные верования, так и структуры общего типа, вроде иерархий труда)

Второе. Ценности и цели общности, как мы предполагаем, исходя из иерархии потребностей Маслоу, можно представлять как интегрированные на данный исторический период обобщенные общественные потребности, т.е. общественные мотивы и цели развития.

Примеры ценностей и целей как длительных актуальных потребностей или мотивированных целей может дать и история России. Это, вероятно, первая этнообразующая цель - освобождение от ига Золотой орды и единение, как средство аккумуляции сил для обеспечения безопасности. Позже возникают иные кризисы безопасности, которые, в частности, обусловлены кризисом самой власти (Иван IV) (Смутное время и последующая польская агрессия) или внешними обстоятельствами, например, в случае Отечественной войны 1812 года. Ценности этноса могут изменяться, но не затрагивать этногенез, образуя, далее, тем не менее, ментальные стороны. К таким относятся многократно актуализированная мечта об освобождении от личной зависимости (времена Екатерины Великой, 1812 год, 1854 г.), или мечта о крестьянской «обчей» земле и восстановлении свободной общины без платы за землю 1860-е, 1905, 1917 гг., рабочее самоуправление на предприятии – Советы трудовых коллективов (1988 г.). Итак, ценности могут быть общими или классовыми, социальными. Из них только безопасность как ценность выступает в качестве этнического фактора сплочения[3].

Динамика формирования этнических объектов

Род и племя

Формирование родовой и племенной системы хорошо известно и не требует комментариев.

Род – это этнос, в котором члены связаны внутри рода отношениями родства.

Племя - это совокупность родов, как больших семей, между которыми возможно формирование многообразных отношений взаимодействия и помощи, обмена членами разных родов при формировании брачных (или сексуальных) производственных и имущественных отношений.

Позитивное определение племени - Размер племени определяется системой личного (в племени) учета перечня родов – личного знакомства глав родов или хотя бы имени родов

Негативное определение племени. Племя – это этническая общность людей, которая позволяет не создавать иерархий труда в политической или трудовой организации этноса.

Мы далее используем негативное определение племени. Причина в следующем. При отсутствии объективной потребности в государственности (в иерархии труда и в выделении труда управления сообществом) размер общности не возрастает в размере, который бы ТРЕБОВАЛ новых форм. Общность не образуется, не формируется, если потребности (или интереса) в общении и во взаимодействии (например, в целях нападения на слабый центр) не возникает. Иначе говоря, если рядом нет ничего, что требовало бы объединения в масштабах более, чем старые родовые связи, то объединения и не произойдет. Но если потребности или интересы возникают, то возникают и новые социальные формы, приемлемые для учета личных связей, обеспечения необходимых и новых связей в более широких масштабах (десятки тысяч человек), чем связи родовые (сотни человек). Если же кто-то скажет, что интерес грабежа ослабленного ядра земледелия есть субъективный фактор, то мы можем сказать, что вероятность «субъективного» интереса возрастает объективно при росте безопасной, легкой возможности такого грабежа, а такая возможность возрастает объективно в связи с закономерностями ослабления иерархии труда, монопольной в хозяйственной сфере.

Отметим, что в отличие от Парсонса и других функционалистов прошедшего века наш функциональный подход опирается на нижний уровень генерации функций – психологический, именно, на возникновение потребностей отдельных рядовых людей, а не на функции, выводимые из умозрительных целей социальных систем или структур. Но далее психологию мы снова замыкаем на объективные основания ее формирования – создания соответствующих интересов (и потребностей) в связи с изменением объективных внешних условий и наличия необходимого удобного окружения.

Народ, народность в оазисном земледелии не образует субъекта

Мы далее фиксируем внимание на этногенезе первых земледельческих образований в ирригационных центрах (в период от IV тыс. до н.э. до начала периода выросшей плотности периферии – несколько ранее XX-го века до н.э. или до середины второго тысячелетия до н.э.). По всем данным истории первых ирригационных цивилизаций мы наблюдаем отсутствие каких-либо столкновений населения на этнической основе (исключение гиксосы, аморреи и др. как начальная фаза завершения указанного периода или начала нового периода).

Первое соображение имеет отношение к формированию единой общности на ирригационном пространстве речной долины. Единая технология в нераздельном препятствиями пространстве, передача информации по регулированию водопользования, единый сбор урожая и страховые запасы сами по себе формируют единые интересы и потребность передачи информации в процессе подготовительных процессов – землеустройства, водоустройства и водопользования и проведения собственно основных процессов - земледельческих циклов, затем сбора - сдачи урожая и его распределения. Ценность совместного труда в родовой и племенной системе образуют или выравнивают, обобщают общий язык и культуру на этом пространстве, т. е. образуют то, что определяется нами как этническая общность. И впервые такой этнос превышает размер обычного племени времен присваивающих хозяйств (тысячи человек).

Именно в связи с отсутствием каких-либо альтернатив этнического характера (отсутствие насыщенной периферии и каких-либо иных аналогичных сообществ по соседству и в отдалении как прецедент) такое слияние в ПЕРВЫЙ МОМЕНТ (ПЕРИОД) создания ядра земледелия кажется наиболее вероятным.

Более того, совершенно ясно, что в отсутствии альтернатив и самонаименование объекта – народа и понятие «народ» еще не вызрели, т. е. не существуют, (как, кстати, не существует еще и понятие собственности, когда имеется лишь одна общинная собственность), поскольку прецедентов сосуществования равных сообществ еще не существует.

Точно так, в начальном генезисе русского языка иностранцы (мирные) обобщаются словом «немцы», как не умеющие говорить на понятном русском языке. Какие это народы не важно в тот момент, когда определение дается – позже, поскольку оно формируется на Севере Руси в Великом Новгороде, определение «пристает» к северным торговцам, большинство из которых купцы Ганзы - германцы.

Политические столкновения (Шумер) значительно более явственно видны в форме родовых и межобщинных (город - земледельческая община) конфликтов. Но конфликты видны не в этническом контексте, а в контексте столкновений на почве разрушения и сохранения родовых традиций перед возникающей производственной и потом государственной иерархией труда. В столкновениях нет уничижительных характеристик других общин (исключение – отношение земледельцев Шумера к «болотным жителям» и «рыбакам»). Но это скорее ирония и ясное ощущение превосходства, а не представление об угрозе. Этот феномен – отсутствие явно выраженных межэтнических градаций и межэтнических столкновений, самого противопоставления одного этноса другому – имеет совершенно ясное системное объяснение из самого определения нами этого периода. Малое вкрапление пришельцев (военнопленные женщины и дети в малом количестве), обусловленное низкой плотностью присваивающей периферии, сочетается с относительно высоким уровнем обеспеченности (и регулярности обеспечения) продовольствием ирригационного центра. Для мира охоты и собирательства периферии (и приведенных людей) оазис устойчивого питания – это центр вселенной, культуры, информации и прижизненный рай. Слиться с ним и в нем, остаться – стать своим - может представлять, как нам кажется, для пришельца наибольшую ценность.

Вывод, который мы делаем, - первый этнос в масштабах единого племени формируется, но в отсутствии сопоставления с альтернативой его понятия не возникает.

Ситуация резко изменяется в момент, когда рост плотности периферии делает ведущим фактор неравномерности развития соседствующих общностей. Такими устойчивыми факторами становятся два: 1) рост плотности населения на периферии; 2) неравномерность технологического развития, включающего появление массового оружия насилия и 3) неравномерность «возраста» политических иерархий труда.

Народ и народность. Роль неудовлетворенной потребности в безопасности

Мы обсуждаем далее период этнической стратификации и идентификации от начала второго тысячелетия до н.э. до его середины или конца (Египет, Месопотамия). Вспомогательный материал похожего плана нам дает Китай с его иероглифической системой (прямо не унифицирующий язык), но объединяющие этносы (пока племена) в единую систему управления, но его структуры, возникающие во II тыс. до н. э., могут рассматриваться не как автохтонные.

Появление периферии, несущей существенную опасность для населения цивилизационного центра или нового земледельческого государства – практика увода или угона и переселения крупных масс населения приводит к ментальному изменению восприятия «свой – чужой» в земледельческой культуре.

Прежде всего, мы понимаем, речь в данном случае идет не о земледелии как таковом – собственно земледелие не изменяется, изменяется только плотность сосуществования этнических групп – появляются внешние этнические группы, которые начинают служить фактором угрозы. Различие состоит в том, что прошлое и уже ушедшее состояние возможности «переработки» пришлого населения в цивилизационном центре в силу малости этого населения и разреженности периферии уже исчерпано и необратимо ушло. Периферия достаточно плотна и численностью, своей агрессивностью и стремлением к вторжению, уводу «в полон» представляет угрозу. Эта опасность, будучи реализована, трагическим образом изменяет статус каждого члена «своего» этноса. Пришли «чужие» и все изменилось – для данного поколения людей и их детей – изменилось навсегда. Потребность в безопасности первого и второго типа (смерть или, в лучшем случае, утрата всего имущества, например, для условий России, жилья при сожженной деревне, хотя это и поздний пример) решительно не удовлетворена. Понятно, что утрата «своей» общины означает для земледельца того времени и полную утрату своего социального статуса. Потребность в уважении, самоуважении (безопасность III), не говоря об общении, также полностью аннулируется, причем навсегда.

Мы, анализируя это состояние для множества народов, уже имевших собственную государственность, можем твердо говорить, что исторически, на опыте народов России в Великой Отечественной войне, осознаем ощущение людей того времени, и тем самым отражаем самые последние требования историков для ситуации изучения исторического места и момента.

Сравним две схемы – низкой плотности и высокой плотности периферии

Рис. 6. Изменение плотности как причина изменения угрозы. Количества обозначают условную численность этносов. Желтым (светлым) цветом отмечены традиционные центры земледелия

Действительно, если на схеме А) рис. 6 окружение ничтожно, и не представляет глобальной угрозы, не требует конкретного внимания, то в случае Б) угрозы конкретны и требуют своего наименования или идентификации.

Примечание: Особенность нашего исследования состоит в том, что мы обобщаем в анализе потребностей множества народов многие моменты их жизни – сотни или даже тысячи – потому, что это моменты типовые.

Теперь, когда есть угроза, и угроза частая, если не постоянная, она получает наименование в символической системе, именуемой язык, каждая отдельная угроза должна получить свое отдельное именование с учетом видов и особенностей опасностей и их состояний и нюансов.

Как только угроза возникает, становится важной и ее ИМЯ. Это наименование угрозы и обобщенное понятие угрожающих субъектов с различными ИМЕНАМИ и представляет собой наименование угрожающего этноса «народ».

Немедленно принадлежность к этнической общности становится важнейшим фактором – фактором безопасности и одновременно статуса или, наоборот, становится фактором опасности и угрозы (порабощения в случае агрессии внешних сил). Отсюда резко возрастает информационное значение признаков принадлежности индивида – не только язык, но и значение других символов – элементов одежды, культуры и т.п. Уже в этой связи принадлежность родовых групп, племен к более крупных объединениям становится в дальнейшем вопросом безопасности, признаком «свой» или «чужой» («Вы из чьих будете?»). Начинается немедленная дифференциация принадлежности, т. е. этническая дифференциация. Итак, угроза или защита в принадлежности к этносу, т.е. резкое падение или рост удовлетворенности потребностей в безопасности, и формирует этническую сегментаризацию, интенсифицирует далее ассимиляцию.

Даже опыт 20-го века указывает нам, что всякие промежуточные или неопределенные состояния для этнически смешанных или неопределенных форм среди форм, определенных во многих случаях, очень опасны (например, смешанные браки). Так, в момент преследования некоторых национальностей в империи, становилось выгодным записывать себя или своих детей другой, приемлемой национальностью брачного партнера или вовсе писать выдуманную национальность. Для власти, а, значит, и для собственной безопасности, принадлежность становится важной и получает статусный характер.

Есть еще одно подтверждение, но вполне косвенное. Оно краем задевает нами представленную связь и … скользит как бы мимо, почти не останавливаясь. Это определение «Этническая группа» (Ethnic group) в Британской энциклопедии.

«Этническая группа - социальная группа или категория населения, которая в большом обществе отделяется или объединяется общими связями расы, языка, национальности или культуры. Этническое многообразие есть одна из форм социальной структуры, обнаруживаемых в самых современных обществах. Исторически - это наследие завоеваний, которые привели различные народы к подчинению господствующей группы; правителей, которые в собственных интересах ввозили людей за их труд или за деловые способности; индустриализации, которая ускорила древний механизм миграции по экономическим причинам; или наследие политических или религиозны преследований, которые согнали народ с родной земли»

Здесь то же, но менее четко. Нас пока интересуют только первые две причины, и о них мы уже сказали.

На данный момент - это гипотеза этногенеза. Но она опирается на три группы исторических данных.

Первое – Существует период до начала распространения земледелия (доимперский период) – период невыделенности этноса и быстрого и, скорее, центростремительного сливания слабо- и чужеродных этнических элементов в единое, но не выделенное своим единством население единственного центра.

Существует второй период, который мы только собираемся описывать далее, – период важности учета национальности, который во многом и во многих странах и территориях еще актуален доя настоящего времени. Этот период важности учета национальности, поскольку принимается во внимание, вместе и некоторыми другими статусными факторами, привнесенными позднее кастами и конфессиями как дополнительным различительным признаком - третий мир и имперские страны.

И существует третий период – развитой демократии и безопасной полиэтничности в современных новых центрах развития - Европе и США, где иметь специфическую национальность не страшно и не опасно, в отличие от тщетно подражающей им имперской России. Более того, именно современные люди науки на Западе, привыкшие не обременяясь историей или эволюцией, строить определения исходя только из личного опыта, затрудняются, куда и зачем приложить этнические различия, когда, к примеру, на Руси в 13-м веке прикладной характер этих этнических различий между земледельцем и степняком был буквально «на острие ножа». И потому на Западе слияние или ассимиляция, растворение в культуре большинства (с некоторыми издержками, которые мы обсудим позже, и по которым теория Маслоу тоже дает вполне четкие рекомендации) является снова ведущим процессом.

Опасной полиэтничность становится снова тогда, когда речь идет не об ассимиляции добровольно приехавших гостей, а о разночтении хозяйской и гостевой культуры, желающей наивно стать нормой на новом хозяйстком месте и начать властный диктат, о настоянии пришлой культуры требовать себе привилегий больших, чем местная текущая, хозяйская культура может дать, когда социальные блага распространяются на культуру, не умеющую ценить льготу как стартовую площадку для собственного развития, но идущая все дальше в своих неограниченных требованиях к политическим капризам с переходом в наглость людей, становящихся постепенно хозяевами по примеру известной сказки о гостье-лисе, изгнавшей из дома приютившего ее зайца.

Примечание: Принуждение исламской девушки с французским гражданством снять хеджаб при входе во французский колледж (март 2006), возможно, снова указывает на те же причины (и подтверждает нашу гипотезу). Не ровен час, среди самых тщеславных блюстителей веры станет модным в одежде носить декоративные муляжи поясов шахидов наподобие средневековых гульфиков.

Таким образом, излагаемая здесь на основе теории Маслоу гипотеза, это, точнее, автоматический вывод из нее, дает определение моменту или периоду и процессу диверсификации этносов. Этносы определяются как этнические группы размера, превышающего размеры общностей личного контакта (до тысяч чел.), сплачиваемые на основе

1) общих форм хозяйствования и удовлетворения базовых потребностей с использованием групповых или общинных форм поведения, подменяющих отживающие в части размера уже узкие родовые коллективные формы хозяйствования и общения;

2) увеличения плотности соседствующих этнических групп или мигрирующих этнических групп, что делает соприкосновение плотных и значимых этнических групп постоянным и существенным фактором;

3) появления и сосуществования (вторичных) государственных форм (политических иерархий труда) под воздействием актуализированной потребности в безопасности от соседствующих политических иерархий труда;

4) неравномерности социального возраста и технологической культуры соседствующих иерархий труда и возникающей опасности агрессий сильных групп против слабых (эффекта Зимбардо).

Мы особенно подчеркиваем, что это определение указывает на временный исторически определенный период ТАКОГО формирования этнических общностей.

Прежде всего, оно указывает на причину войн большого объема. Размера и на то, что это не изначально существенный фактор социальных отношений, т.е. не «исконный», как любят говорить державники, образ жизни и социального поведения.

Во-вторых, он не вечный фактор и на будущее. Мы, к счастью, уже имеем не умозрительный модельные гипотезы, а реальные результаты модификации поведения мирового мультиэтнического социума в части войн и агрессии. Уже в 70-е годы XX-го столетия мы имели основание говорить, и сказали, что усовершенствование оружия массового уничтожения и появления ядерного оружия в своих даже не развитых формах означает завершение опасности мировых глобальных вооруженных конфликтов в принципе. И в перспективе оно означает и прекращение силовых конфликтов (только силовых, но не других форм конфликтов) вообще. Причина – оружие (в предельной точке своего развития) утеряло локальный характер[4].

Понятие «народ» мы будем применять далее вместе с некоторыми историками для этноса, имеющего государственность (иерархию труда в функции государства) в эпоху господства земледелия, или потерявшего уже существовавшую государственность, если такой народ не реализует тенденции к ассимиляции в иной среде и имеет вероятность повторного обретения государственности.

Итак, народ – это этнос в период распространения земледелия, который

· имеет собственную государственность или

· утратил ранее существовавшую государственность, но сохраняет вероятность повторного ее обретения.

Народность это этнос в период распространения земледелия, который

· освоил производящие формы хозяйствования (земледелие, скотоводство);

· не имел самостоятельной государственности или государственных форм или не успел получить их в связи с силовым присоединением к другой иерархии труда, основанной на иной этнической основе[5].

Контекст этого определения достаточно точен. Мы имеем в виду, что народ и народность не существуют друг без друга, без других народов и народностей. Здесь уже вшито сосуществование во все не безоблачных оттенков. Без 1) внешнеполитической деятельности, 2) завоеваний - не было бы и формирования понятий – не было бы и существенно для жителя «принадлежать к одному или другому народу» - самым большим горем было бы «похищение сабинянок» вместо торжественного обмена невестами и дарами или «похищение Елены». Есть и третий фактор – в настоящее время он выглядит не как причина, а как следствие – остаточный фактор сложившейся ментальности, фобий, подозрительности и т.п.[6]

Природные мембраны и средства их пенетрации в этногенезе

Гипотеза потребности в безопасности I, II, III как причина этнической структурации, этнической определенности, рассматривается нами как ведущий этногенетический фактор (угроза и практика завоевания) на этапе распространения земледелия. Второй фактор, который многократно проявлялся в социальной практике и неоднократно моделировался в различных социальных теориях этногенеза – это фактор географического и ландшафтно-климатического разделения (теории береговой линии, теории обмена на границах природно-климатических и соответственно культурно-хозяйственных зон, теории разделяющих ареалы проживания естественных природных преград).

О границах обмена мы скажем позже. Мы интерпретируем первоначально существование факторов природного разделения как физическое наличие природно-ландшафтных зон, препятствующих свободному передвижению и диффузии, будем именовать такие преграды природными мембранами. К ним мы можем относить а) обширные водные пространства - океаны, моря; б) горы с редкими и труднодоступными (и малоизвестными) проходами через них, в) степные, маловодные, пустынные и полупустынные пространства, г) труднопроходимые болотистые местности и густые и объемные леса – тайгу или джунгли.

Что существенного в материальном и экономическом плане представляют собой такие преграды или «мембраны»? Они существенно увеличивают трудозатраты на передвижение и взаимное общение и тем самым формируют резкое ослабление и начальное отсутствие контактов между разделенным ими населением, что и приводит к постепенной дифференциации культур и языков.

Историки и географы внесли большой вклад в понимание влияния географической среды на формирование исторического процесса, однако большинство авторов рассматривают найденные ими географические факторы как основные или как важнейшие, абсолютизируют их. Мы знаем общего характера работы Л. И. Мечникова, В.О. Ключевского, С. М. Соловьева. В первом случае теория периодизации рек, морей и океанов носит характер дополнительного признака, отражающего реальное развитие человечества, но не годного к ОБЪЯСНЕНИЮ общества. В этом смысле упоение от одного обнаруженного фактора, являющегося признаком (и частичным следствием, но не причиной) лучше всего демонстрирует ошибочная теория (в данном аспекте) Карла Маркса, который фазы развития общества пытался связать с развитием форм собственности. Следствие - да, отражение – да, но не точная характеристика и никак не причина!. Уже теории Ключевского и особенно Соловьева формируют влияние среды как частный причинный фактор. Мы позже особо остановимся на теории Европейской «украйны» Сергея Михайловича Соловьева и даже расширим ее. Она оказалась одной из важнейших среди факторов.

Иногда фактор, важный в одном аспекте, ошибочно экстраполируется как объясняющий элемент на другие периоды – здесь наиболее известен для нас феномен гидрообществ русского немца Карла Виттфогеля, который смешивает в одной форме гидрообщество – реальную начальную причину и дальнейшее развитие социальнонезависимых форм иерархии труда, приводящей к тоталитаризму.

Имеются также и примеры соединения географического фактора с неизмеримыми или чрезвычайно абстрактными факторами типа биоэнергетики и солнечных воздействий, типа источников генетических изменений (Л. Н. Гумилев). Из таких теорий наиболее естественной кажется не географическая компонента, а реальная дополняющая или провоцирующая составляющая в природе. Например, по теории талантливейшего российского исследователя солнечной активности А. Л. Чижевского крупные политические события возникают в периоды высокой солнечной активности. Это не кажется странным, но такой фактор может служить лишь провоцирующим источником, но никак не причиной. Например, если в обществе уже накоплено высокое напряжение, обусловленное материальными и психологическими причинами, то солнечная активность выступает как спусковой курок в уже заряженном ружье. Исторический процесс здесь – это накопление нерастраченного до времени заряда, чем позже, тем меньшее воздействие или даже случайный фактор может произвести выстрел. Так срыв снабжения хлеба по карточкам весной 1917 года в Петрограде привел к Февральской революции – надо ли говорить, что это только финал двухсотлетнего противостояния государства и земледельцев, осложненного выкупными платежами нехваткой земли, коррупцией, войной, мелкими интригами при дворе, безысходностью и ненавистью к «барам», усугубленное презрением к «быдлу». Пик солнечной активности пришелся, как помнится в схеме Чижевского на 1914 год. Но к ТОЙ войне мировые державы готовились аж с 19-го века – об этом напоминает даже еще стоящий в Питере Варшавский вокзал.

В XX-м веке множество теорий захватывают различные стороны развития общества и частных и временных воздействий на развитие отдельных народов или цивилизаций. Но наше внимание направлено лишь на те факты, которые носят важнейший для социального прогресса характер. Более того, мы пытаемся всегда отделять второстепенные факторы, которые могут быть ОТМЕНЕНЫ или влияют в смысле ускорения или замедления, но не определяют социальное явление в принципе, от тех ведущих факторов, которые являются причиной.

Выше мы использовали то, что именовалось островными и полуостровными теориями – но мы показываем, как и авторы до того, что позитивной причиной успешного развития с учетом географического обстоятельства является возникшая в связи с природной мембраной - безопасность. При этом географические факторы оказываются ускоряющими или замедляющими факторами. Этнические общности, которые осваивают средства и пути преодоления такие пространств (мембран) получают неоспоримое хозяйственное преимущество, которое далее является дополнительным фактором неравномерности культурного развития, выводящего снова на эффект Зимбардо.

К этим разделяющим факторам мы добавим освоенные средства соединения или проникновения или пенетрации через такие преграды-мембраны ландшафтно-культурные факторы, выборочно соединяющие большие пространства – именно, знания, посредством которых отдельные этнические группы имеют способность направленно и экономно или эффективно передвигаться на больших пространствах, используя свой опыт и технологические знания. К ним относятся такие навыки, как мореходный опыт и знание берегов морей и навигации, информация о путях и проходах через горы, о тропах через болота и леса, знание речных систем и удобных волоков для пересечения нескольких водоразделов от моря до моря (например, знание путей «из варяг в греки»), знание торговых путей, информация об источниках воды, колодцах и оазисах.

К средствам пенетрации также можно отнести и важные достижения в кораблестроении или в скотоводстве – одомашнивание лошадей и верблюдов, которые стали транспортным средством в быстрых передвижениях и объемном транспортировании через степные и пустынные зоны на большие расстояния.

Схема природных препятствий-мембран изображена на карте в приложении к ареалам формирования первых земледельческих цивилизаций (XX – XV ст. до н.э.).

Рис. 7. Изображение ландшафтных мембран

Схема основных путей проникновения, создававших угрозы, изображена на рис. 8.

Рис. 8. Изображения маршрутов пенетрации (XX – XV ст. до н.э.).

Таким образом, наличие мембран оказывается длительным устойчивым фактором этногенеза и разделения, а приобретение навыков проникновения и преодоления оказывается временным локально-дополнительным фактором хозяйственного и силового преимущества одних этнических групп над другими.

Обратимся к анализу выборочного культурного преимущества пенетрации. Сам по себе такой фактор оказывается преимуществом, как во внезапности, так и в эффективности собственного перемещения или перемещения грузов на большие расстояния. Преимущество такого фактора в соответствии с упомянутым выше эффектом Зимбардо добавляется или присоединяется к факторам неравномерности этнического развития и сосуществования.

Однако, фактор этот вместе с остальными факторами технологической неравномерности между этносами, как мы теперь понимаем, оказывается исторически временным, как в силу роста плотности населения, так и в связи с последующим выравниванием общей культуры социума.

Отражение гипотезы безопасности в работах этнологов.

Наше представление о понимании этнических отношений на современном этапе сформировано обзором работ по теме в книге [Денисова Г. С. и Радовель М. Р.]

Имея множество различных теорий из класса общепризнанных в научной среде, т.е. имеющих элементы, отражающих по мнению множества специалистов действительность хотя бы частично, мы стремимся показать на этом множестве, как рациональное зерно каждой теории работает на интеграцию в случае использования иерархии потребностей Маслоу и исторического подхода.

Лебон

В работе Лебона «Психология народов и масс» автор сводит основные различия между складывающимися народами к «характеру» – для него сразу существуют низшие, средние и высшие народы (группы народов, которые автор именует «расами»). Несмотря на «расистские» выражения и привязку народа к «расе» как неизменному фактору, что является ошибкой, Лебон, отражает ряд важных деталей этногенеза - исторического развития народов. Прежде всего, автор указывает на различие в характерах народов прежде всего на высшем уровне. Конечно – высший уровень, т.е. уровень политической и культурной элиты – единственный уровень, который известен на период до Нового Времени.

«Когда сравниваешь между собой средние элементы каждой расы, психические различия кажутся довольно слабыми. Они становятся громадными, лишь только мы распространяем сравнение на высшие элементы каждой расы. Тогда можно заметить, что главным отличием высших народов от низших служит то, что первые выделяют из своей среды известное число очень развитых мозгов, тогда как у вторых их нет» [Психология национальной нетерпимости…, с.81].

По сути, автор говорит о качестве социальной структурации ранних и поздних классовых обществ, но, прежде всего, политических и экономических иерархий труда. Фактически он говорит о росте индивидуализации членов обществ, об их (членов) «стремлении больше различаться между собой», «дифференциации индивидов и рас», «не к равенству идут народы, но к большему неравенству». Это, конечно, касается классовых структур – иерархий, и это близко теориям Спенсера и Дюркгейма.

Но что это означает для нас? При росте (разнообразия) политических структур более ярко выраженные лидеры – элиты – ведут свои этнические общности к серьезному выделению на фоне остальных – менее выраженных своими верхами. Причина – более высокое творчество элиты (высшая потребность) в случае условий конкуренции внутри нее (элиты) или между этносами – элитными верхами этносов. Тогда и появляется технологическая, а потом социальная и политическая угроза одних этнических групп для других. Но этого Лебон не видит, цепь рассуждений не прослеживает, для него «ни случай, ни внешние обстоятельства, ни в особенности политические учреждения не играют главной роли в истории какого-нибудь народа», [Там же, с. 82].

В то же время Лебон видит и динамику этнических и внутриполитических отношений в этносе. Для него «душа народа» (психика и нравственность, характер, развивающийся от воли к безволию) подвержена или может быть подвержена разложению, угасанию.

И, вот, далее у Лебона «разложение этой души означает всегда час ее падения». И далее, как мы и показывали в теории развития государственной иерархии труда: «вмешательство чужеземных элементов составляет одно из наиболее верных средств достигнуть этого разложения», с. 83. Более того, Лебон забывает о своем отрицании роли социальных структур в жизни и судьбах народа. И потому он, как бы забыв теорию, начинает точно отражать историю:

«Достаточно глубоко нарушить функционирование их органов, чтобы заставить их испытать регрессивные изменения, результатом которых бывает часто очень быстрое уничтожение».

Говоря о медленности роста и формирования этноса, автор ничего не говорит о природе механизма этногенеза. Но когда Лебон размышляет об угрозе гибели этноса как о результате, он выражает не только практический опыт случившихся разрушений, но подтверждает тем самым и возможность того, что «страхи», «опасности» и фобии могут стать основой и формирования этноса – его выделения вместе со структурами в некую особость, обеспечивающую искомую безопасность.

Питирим Сорокин

В сборнике «Психология национальной нетерпимости» статья Сорокина «Национальный вопрос как проблема социального неравенства» показывает нам, как отрыв проблемы, от истории ее развития и, особенно, от возникновения, может вести автора к частично неверным выводам.

Задавая вопрос «что такое национальность?» Сорокин последовательно рассматривает каждую сторону определения национальности в отдельности (язык, религия, мораль, право и нравы, единство культуры), приводя контрпримеры и исключения, отрицая тем самым каждый фактор по-отдельности. Самое интересное в том, что логика поиска, которой придерживается Питирим Сорокин, несколько ущербна и даже искусственно, не исключаем, сознательно, ущербна.

Так, автор говорит по поводу языка как фактора определения национальности:

«Эти краткие штрихи (отражающие сложность определения национальности только на основе языка) показывают, что на почве одного языка нельзя построить здание национальности», [Психология национальной нетерпимости…, с. 257].

«То же – говорит Питирим Сорокин – можно сказать и о всех других признаках, выдвигавшихся в этой области…»

Короче, Сорокин мыслит определение как однофакторное. Но затем, обращаясь к единству культуры как фактору, он указывает, что

«это туманное пятно состоит как раз из тех элементов, о которых только что шла речь? Выбросьте из «культуры» язык, религию, право, нравственность, экономику и т.д., и от «культуры» останется пустое место».

Но именно в этом пункте Сорокин и не прав. До того каждый пункт он рассматривал отдельно, а теперь он совокупность факторов как целое отказывается рассматривать как целое в силу того, что по отдельности он их уже отверг. Логика нарушена. Автор отказывается рассматривать и давать сложное определение.

Самое интересное все же в другом - и ради этого мы приводим взгляды Сорокина. Он вплотную подходит к механизму вскрытия причин этногенеза, но не пересекает черты понимания, оставляя эту тему потомкам.

Взгляд Сорокина сугубо материалистичен. Одна любая связь с этногенезом не достаточна по Сорокину для установления и кристаллизации национальности. Кроме того, Сорокин понимает, что «магическое» самоназвание народного имени не является причиной возникновения народа. И это тоже нельзя отрицать. Но «не следует забывать и того, что какое-нибудь соединение людей может считаться социальным целым, самостоятельной единицей лишь в том случае, когда это соединение по своим социальным функциям или социальной роли представляет нечто единое, когда его части действуют в одном направлении и преследуют одни цели», [Там же, с. 259].

Это очень верное понимание – мы его транслируем в представление, что понятие возникает для ДОСТИЖЕНИЯ ОДНОЙ ОБЩЕЙ ЦЕЛИ, т.е. для удовлетворения определенной потребности всего множества объединяемых людей[7]. Здесь происходит разделения двух тем – 1) формального определения национальности (которое может быть конкретно-историческим или стадиальным понятием) и 2) поиска, определения причины формирования национальностей. Мы ищем причину в виде «потребностей». Отличая определение (уже сложившегося) от причины (возникновения), Сорокин, отвергнув формальные определения, начинает делать именно это, но много ранее нас, возможно, не отличая причину и определение.

Мы снимем с Сорокина «грех» его далее изложенной по тексту идеи о том, что «национальности нет как единого социального элемента», с. 260., потому что он выражает достаточно четкое интуитивно им понятое представление о нечеткости определения или, точнее, нечеткости возникновения национального. С другой стороны, находясь в Америке, в полинациональном обществе (возникшем добровольно, если не говорить об аборигенах-индейцах), Сорокин мог себе позволить такое «воспоминание о будущем», как мечту и перспективу построения общества новых личностей. Новые люди – это личности, которые думают о мире и деле, и правах в этой связи, а не о групповых амбициях и национальной земле как общей собственности и исторической Родине. В качестве аргумента против плохого определения национальности Сорокин приводит представление неквалифицированного химика о «воде» или «бутерброде» как о «химических элементах». И здесь он прав. Хорошее определение без понимания состава и функций не сформировать. Но, к сожалению, поставив вопросы нечеткости на момент его, автора, жизни, Питирим Сорокин начинает их решать не с первого шага, как эволюционист, а с середины или с момента мощного и нарастающего межнационального конфликта. Такой конфликт Сорокин наблюдал на своей родине, в текущем положении России и мира (конец XIX – го - первая половина XX-го века) по совокупности «национальных вопросов» (армянский, польский, еврейский и т.п.). В этом урезанном представлении у социолога (почти как в оценке «что вижу – то пою») и возникает понимание национальности как совокупности нарушенных правовых ограничений. И здесь же Сорокин решительно ограничивает тему рамками одного полинационального государства, предполагая, что это и есть норма. Но такое ограничение вовсе не облегчает понимание, поскольку автор берет сиюминутную ситуацию за основу, но не собирается исследовать механизм возникновения полинационального государства (или множество исторических путей такого возникновения, например, Ахемениды, Птоломеи, Россия, Британия-колониализм, США-материк). Что же тогда оставляет он себе? – Он оставляет то, что выбрал! - «Общее учение о правовом неравенстве членов одного и того же государства»! Так пусть же автор проследит происхождение и источник возникновения правового неравенства или, более того, и, даже лучше, само происхождение «одного и того же государства».

Вот в последнем случае начнут сходиться воедино верные представления Сорокина о возникновении этноса как единого социального целого под действием неких не установленных им потребностей, см. выше, и, второе, представления самого Сорокина о наличии некого полинационального государства, в котором «нет прав» для некоторых социальных групп.

Это – «нет прав», как прекрасно понимает сам Сорокин, но почему-то не договаривает, освящено самим полинациональным государством и, понятно, его правящей элитой или правящим титульным этносом. Это и есть та потребность (этногенеза), о которой говорит Сорокин выше. Это потребность безопасности, исключения опасности завоевания и исключения последующей чрезвычайной или чрезмерной эксплуатации или статусного неравенства – в системе Маслоу как неудовлетворенная потребность в уважении - у нас не удовлетворенная потребность в безопасности III.

Почему же Сорокин не идет по такому пути? У Сорокина «национальности» априори не существует. И это дико, это не соответствует исторической правде. Ее нет у автора до момента нарушения прав и она, национальность, каким-то фантастическим образом возникает по причине нарушения прав. В реальности современная социология формулирует такие процессы как самомобилизацию (или возбуждение) национальности или национальных чувств (причины будем обсуждать позже).

По нашей схеме национальность возникает исторически много ранее, в момент не нарушения несправедливого «права», а еще до момента завоевания, до момента силового становления полинационального государства и его неравного права, но в момент угрозы или осознания такой угрозы. Или национальность возникает вторичным путем. Она возникает в момент установления самого несправедливого права – в виде эксплуатационных характеристик – в духе: «все не православные не имеют таких-то прав», «все неправоверные платят дополнительный налог – харадж», «все местное население - периэки - становятся зависимым населением от пришельцев спартанцев», «все евреи обязаны носить звезду Давида…», «все лица кавказской национальности обязаны предъявлять паспорт и ладонь правой руки…» и т.д. и т.п.

Тут уж хочешь – не хочешь, само формируемое право вводит определение «национальности», и это могут быть произвольные характеристики – народности, места или времени поселения, языка или религии. Это может быть и определение в духе: «все противники коллективизации в советской деревне, но не кулаки – это «подкулачники». «все демократы – это, во времена Гитлера, «скрытые евреи» или «еврействующие». А может быть, в России, их нужно именовать проНатовцами или просто «оранжевыми».

Что же касается видения Сорокиным будущего федерации государств и т.п. мы с ним вполне согласимся с учетом ряда дополнительных условий.

Рациональное в постмодернизме

При общем критическом отношении к постмодернизму в силу его агностического акцента, и при нашем согласии по поводу проблем влияния исследователя на анализ, которые следует верифицировать и, по-возможности, решать и исключать, мы склоняемся к пониманию в постмодерне этноса как развивающейся во времени и в истории знаковой системы отличий, «производных от динамики социальных отношений» в некоем нашем историческом смысле. Видные сторонники постмодерна, Дж. Клиффорд и П Смит, представляют центр этнического формирования как процесс осознания динамики социальных отношений, осознания этнической группой своих отличий, Денисова с.19. Мы не обсуждаем все остальные утверждения постмодерна по поводу внешней познаваемости иных культур, которые во многом верны. Мы останавливаемся на определении этноса как знакового самоопределения и, кстати, знакового выделения иных этносов, но во вполне определенной связи – в связи с акциями, деятельностью, активностью и удовлетворением собственных потребностей в процессе внешнего и межэтнического контакта. Тем самым в процессе этногенеза мы подчеркиваем интеракционный аспект, который по нашему мнению и в условиях первых отношений «свой-чужой» формируют дифференциацию и построение, укрепление знаковых и атрибутивных отличий, т.е. все остальные признаки этноса как групповой выделенности.

Мы хотим подчеркнуть, что не даем «вечного» определения народа или народности, поскольку предполагаем, что большинство социальных функций и структур носят исторически преходящий характер. Но этногенез на уровне «народа» и народности» - это исторически определенный этап формирования социальных отношений в условиях перехода от низкой плотности среды с невыделенной еще личностью к среде роста популяции населения, при господствующей неравномерности культурно-технического развития и последующего формирования преференциального межэтнического взаимодействия. Это преференциальное взаимодействие предполагает принцип «все своему, и минимум или ничего чужому в борьбе за ресурсное обеспечение». Или, иначе, – это принцип «наши» и «они» - это принцип ни много, ни мало рабовладельческого или как мы покажем далее, имперского варварства. Но для времен господства общины и при реальном неравенстве общин возрастает угроза смены социального статуса путем подчинения. В этой связи в ожидании и в процессе реализации таких угроз происходит становление и последующее укрепление ЭТНИЧЕСКИХ ПРИЗНАКОВ И САМОВЫДЕЛЕНИЕ - фиксация статусных, знаковых (в т.ч. языковых) и других культурных отличий у еще свободных и самохозяйствующих социальных общностей в виде ЭТНОСОВ. Далее это укрепление в момент и после завоевания проходит уже в силовом порядке и на основе эксплуатации и признаков фиксации, отметки уже у не свободных этносов господствующими этносами. И эта фиксация продолжает технологию статусной фиксации признаков эксплуатации в иерархии труда. Ею является в этот период государство.

Вывод: народ и народность – результат статусного сплочения в период распространения земледелия

Завершая тему, мы подводим итог нашего предыдущего анализа.

В наиболее общем случае и в рассматриваемый нами период национальность возникает как отражение и под угрозой порабощения другим государством, под угрозой возможного лишения прав и под воздействием всем явственной потребности срочно объединяться и укрепляться во избежание внешнего вторжения. Определить свой статус и тем самым государственность как условие защиты, определить свои отличительные особенности «народа» во избежание утраты нормальной и самостоятельной (суверенной) безопасной жизни, – это вполне реальный процесс, который и следует именовать механизмом этногенеза. И вполне возможно, что такой процесс длится столетия под действием сначала слабых, потом угрожающих вторжений, под действием уплотняющейся периферии и т.п.

Этносы возникают в связи с ростом плотности (земледельческого) населения с мощными экспансионистскими движениями уже иерархизированных (или классовых) обществ при объективной неравномерности их технологического и социально-политического развития. Общий процесс этнической дифференциации идет в силу неудовлетворенной потребности в безопасности I, II,III.

Мы возвращаемся к комментарию схем на рис. 4 и 5. На них пунктирными линиями изображены области расселения народа и народности.

Схемы отражают постепенный рост самоидентификации соседствующих групп населения. Самоидентификация служит как средством мобилизации для противостояния внешнему вторжению, так и средством обозначения и выделения самого агрессора среди враждебного завоеванного населения. Идентификация служит средством пометки и различения населения для эксплуатации или иного принуждения, экспроприации и т.п. или, наоборот, основой привилегий и возможности получения льгот и доходов.

Формирование новой государственности и вторжение нового этноса с перекрытием и смешением народностей новых активных и старых, становящихся в подчинение будет всегда обозначаться сплошной черной линией.

Границы полиэтнической иерархии – государственного образования даны сплошными линиями.

Однако мы не будем утомлять читателя графикой этногенеза в будущем, используя обозначение народа и народности только в крайне необходимых ситуациях. Нас, как и ранее, интересуют экономические процессы распространения земледелия и связанная с этим история иерархий труда.

Теперь, после ввода новых этнических субъектов мы можем вернуться к реконструкции модели исторического процесса.

Назад.

[1] Обычаи описывают нормы, нарушение которых не угрожает целостности группы…напоминают правила приличия…[Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 33, Раздел Этнокультура: ценностный аспект].

[2] Более строгий вид норм – жесткие санкции вплоть до изгнания, образуют групповую мораль или нравственность …[Денисова Г. С. и Радовель М. Р., с. 33, Раздел Этнокультура: ценностный аспект].

[3] Мы будем рассматривать несколько уровней обеспечения потребностей безопасности I, II, III. Однако, потребность I в данном обследовании (и в рассматриваемый нами период) занимает определенно господствующее место.

[4] Это означает следующее. В прошлом противоборствующие стороны всегда имели надежду и возможность поразить противную сторону и остаться в некоторой безопасности и выигрыше. Ядерное оружие, накопленное в достаточном размере, сторонами конфликта, приводит к неразрешимости конфликта посредством его применения. Действительно, в случае применения оружия в больших масштабах урон, нанесенный обеим сторонам, включая условного победителя, на протяжении времени после завершения конфликта становится трагически не выгодным, а следовательно и ущербным. Более важно другое. В момент конфликта теряющая позиции, слабая сторона теперь имеет возможность шантажировать побеждающую сторону взрывом всех своих арсеналов даже без доставки на сторону противной стороны. В свете различных фаталистически и фанатически настроенных тоталитарных режимов разного рода – такие угрозы вовсе не кажутся ТЕПЕРЬ плодом больного воображения,, как это было в период середины 70-х годов, когда автором готовился такой вывод. Угроза самоуничтожения, в котором глобально погибает и победитель, всегда может быть и стать основанием для прекращения глобальной войны на любой момент предъявления ультиматума. Это означает, что глобальный характер оружия устраняет или делает невозможным локальный раздел ресурсов или преимуществ, которых желает господствующая технически сторона. Системный анализ указывает нам на технологические границы роста и развития ВОЙНЫ как формы ПРОИЗВОДСТВА В ВИДЕ НАСИЛИЯ (в его физических механических, химических или более высоких технологических формах). Когда-то Клаузевиц говорил о войне как решении экономических проблем политическими средствами. Он, конечно, имел в виду государство. Граница же пролегла не по социальной структуре, хотя временами эта граница зависит и от нее, но определилась масштабами развития технических средств насилия. И эти масштабы превысили размер нашей планеты Земля.

[5] Мы должны отметить здесь, что родовые отношения являются историческим и преходящим фактором, препятствующим формированию государственных структур. Это хорошо видно на примере краха борьбы за независимость чеченского народа после первой чеченской войны 90-х. которая (борьба) трансформировалась в конкуренцию родовых кланов-тейпов с выходом на инициируемый извне как бизнес, товарный уклад продажи услуг терроризма, имитирующих борьбу за независимость, который только дополнил древнейший (товарный) увод захваченных иноземцев или работников в рабство частновладельческое рабство как уклад.

[6] Когда же возникает относительно новое явление мирного сосуществования нескольких культур различной демографической мощности в демократическом государстве индустриального общества, то нам для оценки перспектив и методов решения проблемы требуется учитывать ряд новых факторов. Мы должны анализировать, прежде всего, у каждой из сосуществующих сторон политическую ментальность и культуру как понимание современных механизмов отношений общества и государства, политкорректность как сдержанность с целью минимизировать моральный ущерб при решении конфликтов. Все это, если вести бизнес-анализ глубже, зависит от культуры общения, терпимости, ухода в определенной степени от общинного или родового конформизма, т.е. индивидуализации. Кроме того, это требует умения держать слово после договоренности (не быть вероломным, лукавым, вороватым). Это одновременно или близко к понятиям совести. Возможно, всякая дискуссия требует еще достаточного представления о логике, при отсутствии которой любое предметное обсуждение помимо болтовни и демонстрации эмоциональных состояний просто не возможно. Мы перечислили все то, (и, возможно, еще кое-что не упомянули), что формирует и сохраняет одновременно и рыночное, и демократическое общество. Этими комплексами, их условиями формирования и сохранения нам придется заниматься позже.

[7] Какую неуемную тоску по общей цели испытывают некоторые наши государственники типа Проханова, договариваясь до того, что отсутствие общей цели – источник роста фашизма.