5. Период распространения земледелия. Циклическое расширение (продолжение 4)

Подавляющая часть общества знало латынь и умело читать по-латыни. Империю можно было считать обществом поголовной грамотности. В классах школ было обычно по 12 учеников, учились до 11 лет в начальной школе (ludus), некоторые учились дальше в средней школе (grammatica) истории, географии, философии, геометрии, музыке и астрономии, греческий язык был важнейшим. Греки латыни не учили демонстративно, но мы понимаем, что они были тоже (более ранним) имперским, со времен Александра народом, и ценили свои знания выше римских.

Книги в свитках, переписывали в мастерских по переписке книг. Свиток (до 10 метров) включал страницы, следующие слева направо и хранился в кожаном футляре. – при чтении список на столе постепенно разворачивали. Позже научились брошюровать листы в пачку. Государство и частные граждане вели публичные библиотеки. В позднем Риме было 29 библиотек. Большинство книг было на греческом.

Ментальность. Исходный патриотизм Римского народа

Уже говорилось о том, что в античной гражданской традиции и в традиции «военной общины» военная и государственная служба выступала как гражданский долг. Чтобы не быть голословным сошлемся на представления историков и письменные материалы из ранней империи, освященной еще республиканской свободой и патриотизмом.

«…превращаясь в абстрактное средоточие мировой власти, принцепс до конца I в. лично для себя, для окружающих, для всех, кто был идейно связан с исконно римской традицией оставался гражданином, выполняющим особо ответственное поручение сената и римского народа» [Кнабе Г. С., с. 41].

Перед нами надгробная надпись прокуратора, которая характеризует и гордость наследников верного государственного служащего, вероятно, одного из лучших в своем ранге, его жизненным путем:

«Гаю Велию, сыну Сальвия, Руфу, примипилярию (так назывался первый центурион первой когорты легиона – Г. С. Кнабе) XII Молниеносного легиона, префекту отдельных отрядов в девяти легионах – I Вспомогательном, II Вспомогательном, II Августовом, VIII Августовом, IX Испанском, XIV Сдвоенном, XX Победоносном, XXI Стремительном; трибуну XIII городской когорты (подразделения «МВД» в Риме – авт.); командующему войсками Африки и Мавритании (провинции – авт.), направленными на подавление населяющих Мавританию племен; удостоенному от императора Веспасиана и императора Тита за участие в Иудейской войне венком за взятие вала, шейными и нагрудными знаками отличия, почетным запястьем, а также венком за взятие крепостной стены, двумя почетными копьями и двумя вымпелами и, кроме того, за войну с маркоманами, квадами и сарматами, на которых он ходил походом через земли Децебала, царя даков, венком за взятие крепостной стены, двумя копьями и двумя вымпелами; прокуратору императора Цезаря Августа Германика в провинции Паннонии и Далмации, также прокуратору провинции Реции с правом военного командования. Посланный в Парфию, он привел к императору Веспасиану сыновей царя Антиоха: Эпифана и Каллиника, с великим множеством подданных; Марк Алфий, сын Марка, из Фабиевой трибы, олимпийский знаменосец, ветеран XX Аполлонова легиона», [Кнабе Г. С., с. 42-43].

Для любого человека знакомого с жизнью империи, страны, ведущей многие победные войны, – это совершенно понятный стиль и чувства. Это что-то напомнит и читателю, когда он вспоминает о временах побед своей отчины.

И тогда тем контрастней выглядит второе время и эпоха. Какой период следует пройти обществу, чтобы приблизиться к следующим сентенциям? Христианство «учит благочестивых христиан, что служба императору является грязной работой, а то и совсем грешной», [Джонс А. Х., с. 537].

Авторы Западной исторической науки предполагают, что христианство «несло с собой апатию и пораженческие настроения». Мы склонны придерживаться противоположного мнения. Апатия и пораженческие настроения суть отражение коррупции и вековой неспособности общества и государства найти взаимного понимания, неспособности общества, утерявшего контроль над государством, преодолеть государство или положительно повлиять на ситуацию. Это то самое отчуждение, о котором говорилось выше.

Существенно, что к отчуждению римской провинции присоединились изнеженность и отчуждение от государства самой римской аристократии, которую отодвинули от управления (за неспособность) императоры – государственники, т.е.

«с III в. дух гражданского патриотизма постепенно ослабевает и …правительству все чаще приходится полагаться на своих управленцев и государственных служащих…», [Джонс А. Х., с. 537].

Ну а сама неспособность, явившаяся причиной, имеет основанием удовлетворенную потребность элиты в безопасности I, II, III, или, говоря иными словами, мы фиксируем социальную леность в прошлом республиканской сенатской и всаднической аристократии. А это свойственно не только Риму, но и всем элитам империй по прошествии известного времени господства. Мы имеем все основания отметить пассивность как ментальную особенность имперского общества в финале распада.

Ментальность. Пассивность - уход в частную жизнь

Пассивность, апатия. Что существенно в итоговой оценке историков римского западного общества – это результирующая ментальность основных слоев римского общества.

Как пишет Джонсон:

«Никто из знакомящихся со скудными свидетельствами причин упадка Западной империи не может не удивляться апатии, охватившей римское население сверху донизу», [Джонс А. Х., с. 534].

Случаи самоорганизации населения, приводимые на V-VI вв. для Западной империи, приводятся историками как малочисленные на фоне общей пассивности. Если же учесть пассивность населения других имперских систем (в периоды упадка этих империй), то можно наоборот удивляться самому наличию редких случаев самоорганизации на Западе.

Указывается на то, что

«Представители высших классов либо обращались в бегство…либо оставались и вступали в сговор с предводителями варваров…. Они безропотно принимали свою судьбу…Низшие слои общества отличались инертностью. Горожане занимали при сражениях укрепленные позиции на стенах города, но с той лишь целью, чтобы не подвергнуть себя насилию, а если им гарантировали безопасность, с охотой сдавались в плен…разбегались в панике, хотя чаще с покорностью принимали свою судьбу. Если во главе их отряда стоял хороший руководитель, такой, например, как Туллиан (руководитель армии Восточной империи, восстанавливающей «целостность» Римской империи в Италии после ее захвата варварами – авт.), они продолжали сражаться, но, бывало, переходили на сторону противника. Тотила (варварский вождь, воевавший с войсками Юстиниана – авт.) приказал находящимся под его контролем землевладельцам отозвать принадлежащих им крестьян из войска Туллиана, и те безропотно повиновались. Позже Тотила сам возглавил войска, состоящее из итальянских крестьян, которые в кровавых битвах сражались против своих соотечественников, образовавших войско Туллиана…», [Джонс А. Х., с.534-535].

Далее, как и во всех империях

«отношение жителей (завоеванных) провинций к империи всегда было пассивным…Провинциалы выражали империи глубокую признательность за защиту от нападений варваров…Но они не чувствовали за собой каких-либо обязательств перед императором и не помогали ему в выполнении возложенной на него задачи. Он был богом, которому они с радостью поклонялись, но который не нуждался в содействии своих смертных подчиненных» [Джонс А. Х., с. 536].

Это суждение требует нашего комментария – пассивность (гражданская) завоеванного населения объективна и передается как культура[1]. Именно обязательств перед империей и государством завоеванные не имеют – ОНИ ЗАВОЕВАНЫ – ОНИ ПАССИВ. И это типично для всех империй (за исключением ситуация, когда варвары уничтожают всех без разбора).

Имеются исключения.

Первое исключение – дети, изъятые из семей подчиненных народов, из прежней культуры (янычары).

Второе исключение – это «присоединенные» к титульному народу другие народы или народности. В Риме - это были сначала латиняне, потом италийцы. В Австрийской империи – венгры после создания двуединой Австро-Венгерской империи. В СССР такими народами неофициально считались украинцы и белорусы (как славяне). В последнем случае дополнительные права к доступу к командным должностям на гражданской службе (например, отделы кадров), в армии, на постах КГБ, в партийных органах и т.д.

Третье исключение. Есть исключения не политико-этнические, а ситуативные. Помогать тому или потомкам того, кто тебя завоевал, – для этого требуется общая объективная внешняя угроза ДЛЯ ВСЕХ ЖИТЕЛЕЙ ИМПЕРИИ. Так, например, постепенно сформировалась Австрийская империя, к которой присоединялись все народы, сражающиеся против угрозы завоевания Османской империи. Большая часть населения Белоруссии и Украины сражались против Фашистской Германии, действия которой явно указали на реальный и потенциальный ущерб такого вторжения. Возможно, вторжение вандалов объединило бы жителей Римской империи, если бы они ценили то, что имели. Во время их вторжения моральный эффект был сильным, но общество слишком сильно было разрушено уже самим государством.

Бороться с тем, кто тебя завоевал – для этого требуется представление о том, что выгоды высвобождения из-под текущей власти превышают тяготы нового завоевания (и это представление в Римской империи, как позже в Византии или в Османской империи тоже находило основание).

Пассивность. Джавахарлал Неру

Еще о пассивности. Мы присоединяем к этому анализу и наблюдения над процессом истории во «Взгляде на всемирную историю» Джавахарлала Неру, написанную им как заметки своей дочери Индире Ганди. Это замечание по поводу пассивности, которую порождают т.н. «справедливые» режимы правления знаменитых индийских правителей. [Неру Дж.]. Автор отмечает, что после правления особенно выдающихся своей уравнительной деятельностью индийских царей индийское общество становилось настолько пассивным, что легко падало жертвой внешних вторжений. Мы можем предполагать, что автор не заметил отчуждения жителей от т.н. «справедливых» режимов, которое часто могло быть и не отражено в подвластных государству письменных материалах, а другой, негативной часто и не было вовсе литературе и письменных источниках. Что видно историку в таких ситуациях, как говорят врачи «объективно» - это большое количество социальных льгот. И как следствие, историк может предполагать и домыслить рост иждивенчества и результирующей пассивности.

Точно так же и количество письменных источников, оставшихся в наследство от СССР, если бы вдруг некто стал делать случайную выборку из всех существующих материалов, как бы обнаружим некую библиотеку, неизбежно должен был бы придти к выводу об исключительно «справедливом» режиме. И этот некто долго не мог бы объяснить, почему столь замечательный режим пал от мятежной группы численностью в 2000 человек, пришедших к зданию правительства 20-21 августа 1991 года, при масштабах «заинтересованных лиц» в количестве 290 млн. жителей, которые при этом спокойно смотрят по телевизору «Лебединое озеро».

Пассивность. Е. Н. Стариков

Мы добавим к этому и обнаруженный и известный историкам эффект Атагуальпы, описанный в работе Е. Н. Старикова. [Стариков Е. Н., с. 137]. Это пример исторической гибели инкского государства Туантисуйу, когда с приходом испанцев (всего 110 пехотинцев и 67 всадников), глава и жрец Атагуальпа, попав в плен к испанцам, оставил свою страну в полной беззащитности, в пассивном ожидании вождя, чем и воспользовались испанцы. Пассивность, таким образом, феномен и в более ранних стадиально, древних изолированных центрах земледелия

У Е. Н. Старикова логика такова: сверхцентрализация - искусственное разрушение горизонтальных связей и обеспечение господства связей вертикальных - «отсутствие обратных связей, все импульсы идут сверху вниз» - далее «жесткость и стремление к застою, окостенению – и далее неспособность адаптации к вызовам истории», т.е. пассивность [Стариков Е. Н., с. 36].

Кроме того, в социологическом материале, приводимом Стариковым по поводу тоталитарного мышления, доказывается, что казарменная тоталитарная система подводит к психологии «идеального заключенного» - к атрофии ощущения субъектности. У существа нет внутреннего содержания, нет личности нет души – в системе казармы всемерно подавляются потребности и желания. Их проявления чрезмерно опасны для их носителя. Ценности покоя, стабильности перевешивают все остальные возможные награды. Автор видит причиной состояние безысходности, обреченности…всякая борьба за лучшую «долю» (римское слово, означающее продуктовый паек) теряет смысл, [Стариков Е. Н., с. 231-232].

По сути это та же видимая историками пассивность - результат не нападений варваров, варвары нападали и 500 лет до этого, а после всего 70-100 лет господства натурального распределения в Поздней Римской империи - от Диоклетиана до конца IV-го - начала V-го века, когда на империю двинулся поток варваров.

Пассивность. К.-А. Виттфогель

Мы упомянем о работе Виттфогеля (Wittfogel K.-A), немецкого историка, придерживавшегося теории азиатского способа производства, бежавшего в США из фашистской Германии в начале 30-х годов. Все советские историки-«азиатчики» того же направления позже были репрессированы. Виттфогель смог в США в 1955 году издать книгу о ранних деспотиях с экстраполяцией на СССР («Восточный деспотизм. Сравнительный анализ тоталитарной власти, 1957). В ней он формирует модель циклического повтора древнего уклада азиатского способа. Далее он утверждает общность древних форм государственного производства и современных тоталитарных систем типа советского режима. Работа очень большая и хранится в Национальной Российской библиотеке (Санкт-Петербург) – она всегда была под запретом в советское время, и есть за что. Не говоря уже об СССР, она была встречена критически и западной исторической наукой, поскольку Виттфогель несколько преувеличил фактор ирригационный, хотя под основанием централизации ирригацию следует понимать важной только на начальной фазе становления земледелия, в остальное время ирригация накладывает отпечаток основания централизации в регионе, где она существует. В реальности, если говорить более точно, историк стал демонстративно именовать общества такого типа как «гидравлические», что не добавило логики к теме точно так же, как слово «азиатский» или «восточный» не принесло большего понимания представлениям о характере деспотической власти. Реальным же фактором, требующим дальнейшего каузального социологического анализа, требует по нашему мнению не ирригация сама по себе, а институт социального независимого государства (или unchecked state – «бесконтрольного» или «неподотчетного» государства как писал по-английски сам Виттфогель, вплотную подойдя к этому взгляду). Мы в нашей работе сформулировали более общее и точное понимание причины и положили ее в определение – это государство, господствующее в народном хозяйстве и подчиняющее рано ил поздно себе население, см. выше. И такой анализ Виттфогель выполнял, проводя важную социологическую работы на поле исторического анализа.

Следует отдать долг памяти научному подвигу этого ученого, оставшегося не опубликованным на родине, которая и ныне находится просто вне понимания опасности собственных государственных институтов, ученого, оставившего равнодушным западный мир науки, естественно далекой от социальных проблем транзитивных обществ. Мы представим здесь фрагмент работы Виттфогеля о социальной пассивности рядового члена общества, пассивности, которую историк выводит из господства государственной власти над обществом. Этим самым мы протягиваем логическую и культурную нить науки от критиков Маркса со стороны честного научного материализма – Плеханова, Богданова, Виттфогеля и др. к новому и современному пониманию истинного (и трагического) социального противостояния в социуме.

В своей главе 5 «Тотальный террор, подчинение, одиночество» автор о закономерностях формирования деспотической власти и ее технических нормах поведения – сознательной непредсказуемости для подданных, терроре, сознательном унижении (prostration – быть в прострации или распростертым ниц – растоптанным – это русские варианты), фактически в психологическом подавлении воли подданных – мы еще раз напоминаем, что НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ ВЛАСТИ[2] и унижение или пренебрежение есть психологическое «выучивание пессимизму» своих подданных и как результат перевод общества к уходу в мотивацию «избегания «неудач», попросту «запугивание». Далее Виттфогель пишет об одиночестве, порожденном страхом. Как одиночество связано с пассивностью, мы покажем далее. Ниже мы приводим полный перевод разделов

c. Общинник: Страх быть замеченным в причастности к преступлению

Общинник стоит перед проблемой совсем другого рода. Его не тревожит западня, установленная в автократическом или в бюрократическом аппарате, но он обеспокоен угрозой, которую эта власть несет всем подданным. Режим, бесконтрольно действующий в сфере налогообложения, повинностей, судопроизводства – способен вовлечь общинников в бесконечные затруднения. И осторожность учит их избегать любых не необходимых контактов со своим правительством (это и есть «избегание неудач» - прим. Авт.).

Смит приписывает общее недоверие тому, что согласно ему, преобладает в традиционном Китае - человеческому страху перед обвинением в причастности. В «Тысяче и одной ночи» труп перетаскивают от двери к двери, т.к. каждый домохозяин убежден, что власти будут считать его ответственным за смерть прохожего. Часто наблюдаемое нежелание помочь тонущему прохожему вызывается подобными причинами. Если мне не удастся спасти бедного малого, как я докажу властям, что я не планировал его утопить. Те, кто уходит, когда их помощь нужна ничем не хуже остальных. Но их поведение становится ясным, поскольку всякое добровольное участие в общих делах, которое поощряется в открытом обществе, крайне рискованно в условиях тотальной власти. Страх быть вовлеченным или к чему-то причастным при неконтролируемом и непредсказуемом государстве ограничивает осторожного человека узкой сферой его личной и профессиональной деятельности. Этот страх эффективно отделяет его от остальных членов широкого сообщества, к которому он принадлежит.

1. Потенциал отчуждения или возможность отчуждения от тотальной власти

Конечно, выделенность личности не обязательно является отчуждением: ремесленник, чьи предки оставили их сельскую общину, может рассматривать себя отличным от жителей его родной деревни. Или интеллектуал может чувствовать себя не ловко с одноплеменниками, или во времена кризиса он может полностью отвергать социальный порядок, который определенно не приемлем для него. В таких ситуациях он может чувствовать одиночество. Но как только он может объединиться с другими родственными душами, другими единомышленниками, его отчуждение от общества будет лишь частичным.

А частичное отчуждение глубоко разнится от тотального отчуждения. Только когда личность верит, что человек одинок и оставлен всеми друзьями и когда он не в состоянии видеть свою автономную и внутренне-управляемую целостность, только тогда о нем можно сказать как о человеке, испытывающем тотальное отчуждение. При терроре полууправляемого аппарата аграрного государства он может страдать от тотального отчуждения. Постоянная изоляция и прочистка мозгов может привести его к точке, где он более не реализуется, где он расчеловечивается. [Wittfogel, pp. 156-157]

Теперь покажем, как с этим связана пассивность. Как мы видим, избегание вовлеченности, означает избегание того, что само государство рассматривает как самую большую опасность – творчество и самоорганизацию населения без руководства самого государства и вне рамок государства. Это всегда для государства опасность критики, заговора или свержения власти. Наказания всегда за это следуют самые суровые за самостоятельную активность. Все, кто проявляет всякое несанкционированное властью действие – есть уже прецедент для власти – это непредсказуемое поведение подданного есть риск, что когда-нибудь активность может стать направленной и на государство. Отсюда для власти важно изымать из общества и немедленно всех активистов, не связанных с властью прямым исполнением ее, власти, поручений. Но что это означает для подданных, наученных горьким опытом? Не показывать, не демонстрировать каких-либо взаимодействий, организаций и коопераций, помимо санкционированных государством. Это и означает, что подданные должны как минимум имитировать, изображать свое одиночество, свою корпускулярность, изолированность. Потому всякое даже общение является подозрением и предпосылкой к совместному действию. «Не собираться больше трех» (А. П, Чехов. Унтер Пришибеев), но лучше вообще «не толпиться» вдвоем.

Одиночество, таким образом, является проявлением, сознательной и желательной демонстрацией и результатом пассивности, под которой конечно понимается исключительно политическая пассивность, неумение, страх или нежелание организоваться[3].

Пассивность как отчуждение

Мы прекрасно понимаем, что все это проявление одного и того же феномена – отчуждения простого человека в массе, подавленного империей, или государственной иерархией труда, от активной деятельности, поскольку такая (публичная) деятельность опасна для государства и жестоко им наказывается. Сюда же мы относим и полное нежелание к самоорганизации в обществе, которое выжигается государством всеми доступными ему средствами и так, что каждый оставшийся в живых подданный выглядит смиренней кролика[4].

Эти же черты мы наблюдаем и в Византии, и позже в Османской империи, многократно в Китае и маньчжурском Китае, а также в России.

Ментальность. Жизнь одним днем.

В обществе, в котором события воспринимаются как непредсказуемые, индивид не ощущает себя хозяином, но, щепкой в потоке воды. Жизнь одним днем является единственным средством выживания – настороженность к малейшим проявлениям текущей среды, но и никчемность мыслей о будущем, как пустая трата времени. Как это ни странно, но из конструкции «Жизнь одним днем» вытекает ПОЛНАЯ АНОМИЯ – логически обоснованная аннигиляция нравственных форм и социальной ответственности индивида перед собою, близкими и обществом.

Мы позволим себе процитировать свои более ранние материалы по этой теме

«…подобный тип "логики" вовсе не безобиден, он по сути зомбирует своего носителя и уж никак не вызывает жалости. Действительно, "жизнь одним днем" означает: 1) не думать конструктивно о будущем и не планировать будущее, поскольку "мои будущие действия ничего не изменят, ничем не помогут", 2) не вспоминать критически свое прошлое и не искать ошибок в прошлом своем поведении, поскольку "мои действия в прошлом ничего бы не изменили". Отсюда 3) отсутствие всякой ответственности за свою судьбу и жизнь, поскольку "от меня ничего не зависит", и шире, 4) отношение к миру - "в моем несчастье виноват не я лично, и я никогда не виноват, виноват мир, государство, конкретные враги, в лучшем случае судьба". И, наконец, 5) невозможность духовного покаяния, потому что "если я не мог ни на что влиять, значит, я ни в чем не виноват, и потому виноваты другие". Жизнь одним днем - это философская база под любые средства выживания, среди которых ложь и воровство - не худшие» [Четвертаков С. А., с. 167].

Общий синдром мышления по пpинципу "жизнь одним днем", - слабость и отсутствие веры в собственные силы, в возможность влиять на окружение. В свете известных психологических конструкций Маклелланда – это, еще раз, «мотивация на избегание неудач» - воспитанная государством и уже существующей политической культурой «подчинения» - метапотребность – точнее «метастрах» - «избегание». Теперь это и избегание любых социальных норм, которые, если упоминать их, воспринимаются как пустые слова, лишенные содержательной силы, поскольку их реализовать в представлении индивида совершенно нереально. Сформированная в массе населения такая конструкция – это практическая социальная культура отрицания норм или новая норма эпатажа отсутствия норм – некой свободы и творчества в подлости, своеобразное «рококо» отрицаний и еще глубже – ментальность цинизма.

Теперь, если обобщить замкнутую конструкцию аномии – можно понять и общую оценку нравов римских горожан, которых европейские потомки именовали «люмпен-пролетариатом». Вероятно, это обобщение относится к большей части «римского народа» как нравственная характеристика, оценка нравов. И действительно, аномический комплекс свойственен людям, не имеющим опоры и защиты в виде коллектива или развитой частной собственности. В позднем Риме община была уже разрушена, а частная собственность всеми возможными путями разрушалась и была не обеспечена в реальной хозяйственной и государственной жизни.

Ментальность. Цинизм и ложь

Цинизм – это сознательное оправдание прошлых действий или намерения действий будущих, поддержка форм поведения-отношения к иным индивидам, их группам или сообществам вообще, которые известным для носителя образом явно и открыто нарушают жизненные и материальные интересы (потребности), культурные и социальные ценности, ценности справедливости или нормы и достоинство (потребность уважения) других людей в обществе или других этнических групп или цивилизаций. (ряд психологов квалифицируют цинизм как форму враждебности и ее подвид – презрение.

Цинизм – как вид враждебности - подготовка к будущему нарушению социальных норм. Например, это может быть и подготовка к агрессии или к асоциальному поведению. Это оправдание нарушения норм в прошлом. Или это, в самом «лучшем» случае, неприемлемая «утверждающая» (а не осуждающая) форма оценки чужого асоциального поведения, поведения, которое нарушает социальные нормы, т.е. влечет индивидуальную групповую или всеобщую аномию.

Цинизм, таким образом, как минимум – это социальное отражение процесса разрушающихся социальных норм в обществе или прямая пропаганда нарушения таких норм. Он распространен в момент диссоциации общества и ведет к его продолжению.

С учетом того, что социальные нормы в обществе подвержены изменению, определенной динамике, то цинизм может носить характер оценочного суждения. И мы должны обсуждать динамику норм и ценностей общества в конкретный исторический период.

Ложь – это действие информационного общения, в котором путем осознанного искажения информации осуществляется нарушение потребности в принадлежности, общении или уважении противоположной стороны. Это тоже форма асоциального поведения, но касается только поступков в сфере информационного обмена.

Оба социальных действия нарушают взаимодействие членов общества и, прежде всего, разделение труда между ними. В некоторых случаях. Как мы понимаем, цинизм, направленный на старые или устаревшие социальные нормы (община) может ломать старые нормы, но тогда он должен утверждать другие более конструктивные.

Цинизм и ложь в упадающей империи имеют неслучайный источник. Свойства так тесно связаны, что мы пока затрудняемся их выделять в отдельные разделы, и приносим за это свои извинения. Цинизм и ложь - крайняя форма развития политического мышления имперского государства в поздней фазе развития.

Динамика. Первый этап. Основой является, вероятно, война. Уже завоевательная и победоносная война имперского народа содержит в себе два зародыша изучаемых нами ментальных свойств – цинизма и лжи. Но эти черты носят рациональный и технический характер:

мотивационного обоснования завоеваний (цинизма) и
тактики как военной дезинформации и соблюдения военной тайны (лжи).

Первый фактор. Это поиск и обоснование причин агрессии в направлении слабой периферии - принуждения к рабству пленных и уведенного населения или обоснование принуждения других этнических групп к подчинению. Агрессия, экспансия, постоянное включение подчинения одним народом других (и в политическом только плане, но более в плане экономическом – извлечение дани, реквизиций, повинностей.и т.п.) влечет коллективный цинизм и сокрытие (исключение ощущения) справедливости, т.е. ложь, или двойной подход к своим и чужим в социальной среде.

Действительно, участие в войне это важнейший для человека акт, поскольку - война - это фактическое нарушение всех трех потребностей безопасности - I (жизни), II (распределения и использования ресурсов), III (уважения). Она всегда требует большой мотивационной подготовки. Индивид в его групповом мышлении должен сформировать представление о том, что к этнически чужому обществу он должен относиться иначе, чем к своим этническим сородичам. При обороне вся ясно – проблема завершается ликвидацией общения или изоляцией.

Иначе обстоит дело при агрессии. Физический контакт уже возникает сразу. Но первоначально цинизм не порождает логического противоречия и лжи, поскольку внешний мир и чужой этнос воспринимаются как природный, а не социальный объект. А отношение к природе оказывается на уровне (не отношения «к братьям меньшим»), а чисто рациональной «эксплуатацией», которую мы именуем «использованием», что позже именуется социальной эксплуатацией. И пока поведение титульного народа не включает духовное, а только техническое («сделай», «подай») ОБЩЕНИЕ с подчиненным и завоеванным работником (схема - «говорящее животное»), до тех пор ложь не реализует себя: взаимодействие опирается только на силу или потенциальную силу - угрозу наказания. Не оттого ли так строги и чисты лица греческих женщин – в их руках были слуги - рабы-мужчины, и ничто не омрачало их совесть. Античная холодность лиц – это мужество, достоинство, гордость и одновременно презрение к варварам – рабам. Точно так германские фашисты могли презирать русских и другие этнические группы – «недочеловеков», пока считали себя высшей расой. Фашист мог постесняться француженки, но без смущения раздеться голым перед русскими бабами. В этом дорическая антика, римский ампир и германский фашизм сливаются в единое целое.

Но уже личное общение «внутри» и «вовне» определенной этнической культуры при потребностях выше безопасности II (т.е. на уровне любви, общения, уважения) ставит нормальному индивиду, да и общине некоторые нравственные границы – дискомфорт двойных стандартов, обязанность двойного поведения или…нравственный стресс, возникновение нравственных проблем (например, Бернард Шоу - «Лиса и виноград», Лев Толстой - «Кавказский пленник» и т.п.).

Второй фактор - ложь – возможно, только следствие. Война включает ложь в ментальность иным путем. Еще раз скажем, что военные действия всегда предполагают сокрытие информации от противника (внезапность, тактические действия, виды вооружения и т.п.). Дезинформация противника, а также потребность в воодушевлении воинов, которая воспринимается нормально и даже поощряется в тяжелый момент (иногда и как ложь во спасение) - все это включение технического искажения информации внутри и между этносами несет при развитии империи и внутри титульного народа, как правило, положительную этическую оценку. Одновременно это означает допустимость и приемлемость лжи в ментальном плане у титульного народа. Более того, титульный народ положительно принимает такие ценности и в исполнении своих руководителей.

Динамика. Второй этап. Как мы знаем, времена меняются, и империя, через столетия, вынуждена включать подчиненные этносы в имперскую цивилизацию. Взаимодействие титульного и подчиненных народов, сцепленных насильно, не может оставаться в бесследным в плане социальных ценностей, равного-неравного отношения в коллективном поведении. И тогда возникает необходимая (обусловленная прошлым насилием и отложенным насилием будущего) форма поведения – ЛОЖЬ между государством и народами, ложь или фальшивый политес между народами и их представителями.

Таким образом, война как асоциальная форма межэтнического взаимодействия через инструмент – имперское государство имеет следствием и влияние на ментальность населения – титульного народа.

А теперь продолжим логику развития этих ментальных форм.

Вернемся к источнику – к закономерности развития имперского государства.

Первое. Имперское государство в своем развитии превращается в социальнонезависимую иерархию труда. Военная община и равенство в общине народа-завоевателя разрушаются. Различие интересов элиты и населения разрушает и общину через раздельные социальные интересы страт – «Мы» внутри сообщества сменяются на «Я», «Мы» и «Они» в самой титульной этнической группе. Цинизм, переходя из плоскости межэтнических отношений во внутрисоциальные (титульного народа) отношения, становится сначала источником и потом результатом коррупции, см. выше. (о разложении иерархии труда, монопольной в хозяйственной деятельности).

Второе. Имперское государство теряет военные преимущества при выравнивании культурной и производственной среды с окружением. Оно объективно начинает испытывать ТРУДНОСТИ И НЕУДАЧИ в военной сфере (при выигранных войнах все проблемы прощаются обществом даже при ошибках). Война уже не удовлетворяет потребности рядового члена титульного народа. Мотивировать войну и отсутствие мира становится все труднее. При этом ложь становится частым или общим инструментом идеологии как продолжение политики безопасности верхов от критики «своего» населения, титульного народа.

Далее, цинизм и ложь, дополняя аномию и пассивность влечет ментальную перестройку основных слоев населения – верхов и низов, захватывая во многих случаях и подчиненные народы при формировании единой цивилизационной многоэтнической констелляции.

Конкретно для Рима нет ничего проще видеть действия государства, противоречащего фактам, как например, возведение «рядового» императора в сан «августа» или «цезаря» при полном несоответствии титула известным всему обществу достоинствам и заслугам. По поводу незаслуженных наград, орденов и почестей императоров и других сановных лиц история других империй и опыт читателя подскажут немало иных примеров. Соль по вкусу! Что касается цинизма, то вообще цинизм элиты, да и народа в целом лучше всего проявляется в форме коррупции (т.е. воровства) на всех социальных уровнях, и других признаков его наличия не требует. Воровство есть презрение к владельцу. Коррупция есть презрение к государству и обществу, если общество еще считает государство своим инструментом. Для того, чтобы продемонстрировать цинизм подданного к государству-обществу из недалеких времен достаточно привести в случае России известный термин «несун», в котором коррупция (воровство) на нижнем уровне вполне срослась с терпимостью всего общества к явлению, где коррупционерами могут выступать как в истинном обществе равных ВСЕ – члены общества и одновременно все они же как чиновники – от кухарки до главы государства.

Выводы по ментальности

Для аномии, пассивности, цинизма и лжи, который мы начинаем подсознательно уже воспринимать как культурный комплекс населения для тоталитарных государств и государств типа империй в поздней фазе можно привести много мнений, но достаточно мнения и самого Абрахама Маслоу, который дает свои оценки по поводу «гражданственности» члена общества, его отношения к государству:

«Если человек лишен права на информацию, если официальная доктрина лжива и противоречит очевидным фактам, то такой человек, гражданин такой страны почти обязательно станет циником. Он утратит веру во все и вся, станет подозрительным даже по отношению к самым очевидным, самым бесспорным истинам; для такого человека не святы никакие ценности и никакие моральные принципы, ему не на чем строить взаимоотношения с другими людьми; у него нет идеалов и надежды на будущее. Кроме активного цинизма, возможна и пассивная реакция на ложь и безгласность – и тогда человека охватывает апатия, безволие, он безынициативен и готов к безропотному подчинению» [Маслоу А., с. 93-94][5]

Что означает вывод Маслоу? Идеология государства и общества, расходящаяся с опытом (и потребностями) населения, ведет к социальной и гражданской АНОМИИ (аннулированию нравственных норм) в таком обществе. Как мы знаем из теории психологии, Абрахам Маслоу в приведенном выше абзаце выразил в общей форме два типа поведения людей по Маклелланду. Циники – это форма поведения людей поздней империи, «мотивированных на достижение», а пассив – это форма поведения людей, «ориентированных на избегание неудач». Грубо говоря – это формы поведения активных представителей высшего класса и, с другой стороны, низших классов или страт любого имперского общества в поздней фазе, фазе предраспада.

. Итак, в поздней империи ментальность смещается в сторону АНОМИИ, апатии, пассивности, цинизма и лжи. (И христианство Рима – это и реакция общества в смысле апатии, отчуждения и против цинизма). Этот вывод касается всех империй – он опирается на опыт специалистов других народов и времен, не знающих проблем современного нам общества[6].

Причины гибели Рима

Причина гибели Рима. Уровень региона и его конкретики

Сначала мы изложим резюме историков по поводу гибели Западного Рима.

Идеалистическая англо-саксонская традиция. Древние и средневековые и часть современных западных историков указывают множество различных причин на уровне идейной деградации Рима. В них указываются такие как воля богов (язычники Рима), грехи общества (христиане, Сальвиан), внутрихристианские споры в Западной империи (Гиббон), падение нравов и др.

Британская энциклопедия в статье «Античный Рим. Римская империи при последователях Константина в 4-м веке», Раздел «Анализ упадка и гибели» (2001 год ) подводит, называя перечисленные выше причины разрушения государства, достаточно простой итог:

An empire that could not deliver to a point of need all the defensive force it still possessed could not well stand against the enemy outside

(Империя, которая не могла обеспечить необходимый уровень нужд всех оборонительных сил, которыми она еще обладает, не способна выстоять перед лицом внешнего врага – пер. авт.)

Вывод, хотя и очень простой, но не отвечающий ни на один из, т.н. исторических, вопросов. Грубо говоря, римляне сами виноваты, будь на их месте более умные люди, они бы выстояли. Англо-саксонская историография, как всегда, ориентируется на личную ответственность каждого члена общества, что является отражением исключительно современной европейской западной культуры, происхождение которой рассматривается также исключительно конкретно как совокупность личных достижений множества конкретных людей (исторических личностей).

Советские и марксистские историки, говоря о Риме, шли от абстрактно-общей схемы гибели рабовладельческого способа производства как «исчерпавшего свои возможности». При этом никто не может дать объяснения по поводу того, в каком смысле «исчерпываются эти возможности», что же стало причиной трансформации рабовладельческого способа в феодальный. Кроме того, историки того периода, как и их последователи немарксистского толка вплоть до настоящего времени не могут сформулировать что такое «феодализм» как последовательный этап развития общества. Объяснений конкретного механизма в общей схемы совершенно не достает, чтобы обосновать общую теоретическую схему Маркса (и мы к ее критике позже вернемся) по поводу схемы первоосновы собственности на средства производства (в данном случае - на землю).

Наиболее разумные представителя этого направления указывают на то, что рабовладельческий способ «исчерпал» себя. Основной аргумент, который они приводят, состоит в том, что колонат и крупное землевладение в Поздней Западной Римской империи близки по форме феодальному землевладению. Вывод, сделанный таким образом, происходит от «знания» того, что последующий феодализм в Европе привел к капитализму. Однако, множество аналогичных форм предраспада других империй, не пришедших самостоятельно к капитализму по пути Европы (до Европы или после нее), указывает на недостаточность логического обоснования. Чтобы преодолеть это логическое противоречие, марксизм вынужден объявить и восточное крупное землевладение, даже условное (в определенные периоды, часто даже в циклическом духе) в Китае, Османской империи, Австро-Венгрии, Индии, Российской империи и т.п. в период современной европейскому феодализму – тоже ФЕОДАЛИЗМОМ.

Это прикрытие далее влечет новые логические проблемы - те же формы крупного частного землевладения в более ранний, чем в Риме (многоцарствие в Китае), период, марксисты теперь вынуждены отделять от аналогичных поздних (600 – 1900 гг) форм, объявленных ими феодализмом. Более поздние и современные феодализму в Европе государственные формы землевладения (служилое землевладение), объявленные «феодализмом» начинают противоречить тем же государственным формам до феодализма в Европе, которые ранее определялись как рабовладельческие и т. д. и т. п.

Понимая неразрешимость противоречий в рамках ИДЕЙНЫХ ГРАНИЦ ПОСТУЛАТА О ПЕРВИЧНОСТИ ФОРМ СОБСТВЕННОСТИ, большинство советских историков просто отступают от поиска анализа социальных закономерностей, а, тем более, их оснований. Некоторые отходят и от материализма и каузального подхода к историческому процессу, формируя гибриды из марксистских форм периодизации (способов производства). Часть идет к полному отказу от попыток выявить этапность развития докапиталистических форм, обращаясь к объявлению «докапиталистической» формации.

Эти откаты связаны исключительно с психологическим зацикливанием на марксистской схеме с множеством ее неверных или неточных положений (полезное, но важное исключение, имеющее ценность для исторического анализа - это признание классов и динамики социальных форм).

В части достижений советской исторической науки мы можем считать достигнутое и интегрально верное представление о «выравнивании уровней социально-экономического и военного развития древних цивилизованных обществ и окружающих их племен и народов, поднимающихся на ступень цивилизации», см. [История древнего мира, кн. 3, с. 16]

Иначе и значительно ближе к истине в ее причинно-следственном обобщении работают историки экономического и социологического направления.

А. Х. М. Джонсон, материалы которого мы интенсивно здесь использовали, довольно много сил тратит на то, чтобы обосновать, почему Римская Западная империя пала раньше Восточной.

1. Запад в период поздней империи чаще подвергался атакам варваров и его границы была более растянуты (от Рейна до Среднего Дуная), [Джонс А. Х., с. 530]. Это верно.

2. Восточные земли были более плодородны и заселены (Малая Азия, Балканы, Сирия и Египет), [Джонс А. Х., с. 527]. Дополнительно указывается, что со времени Диоклетиана в распределении хлебных доходов империи с Востока на Запад возник диспаритет – ослабление снабжения Западной части, что привело к росту налоговой нагрузки, [Джонс А. Х., с.531]. Это верно.

3. Восток был более стабилен политически – иначе говоря, именно Первый Рим был центром политической борьбы за главенство конкурирующих императоров в Империи (приводится статистика гражданских столкновений Запада и Востока), [Джонс А. Х., с. 528-529]. Это верно.

4. Восток был менее разрушен в отношении сельской общины. Община на Востоке платила государственный налог, но не платила арендных платежей крупным землевладельцам – поэтому положение крестьян на Западе было значительно хуже, [Джонс А. Х., с. 529]. Это верно.

5. Западная земельная аристократия завладела руководящими постами, ее представители, занимавшие посты из соображений «статуса» и «чести» не были искусными профессионалами и позволяли бюрократии увеличивать налоги. На Востоке государство было в руках среднего класса, обязанного правительству, [Джонс А. Х., с. 529-530]. И это верно

Этот перечень обработан и свернут Джонсоном в части гибели Западного Рима вообще. Первопричина, указывает Джонсон, - это тяжелый налоговый гнет:

«Тяжелый налоговый гнет, вероятно, оказался первопричиной экономического упадка империи…В идеале империя, конечно же, могла ослабить экономическое бремя посредством строгой экономии и целенаправленного распоряжения ресурсами. Она содержала значительный штат условных солдат и гражданских слуг, чья служба была просто синекурой…, [Джонс А. Х., с.532-534].

Как следствие по Джонсону затем происходит сокращение сельского населения (или податной части этого населения). В итоге, А. Х. М. Джонсон делает вывод:

«основная причина экономического упадка империи фактически заключалась в увеличении численности (с экономической точки зрения) иждивенцев – сенаторов с их многочисленными семьями (указание существенное, если иметь ввиду типичные семьи с двумя тысячами обслуживающего персонала – авт.), декурионов, гражданских служащих, адвокатов, солдат (когда речь идет о солдатах, имеется ввиду множество людей, получавших пайки, и приходивших изредка на парадные построения, значительная часть воинских подразделений оказалась на бумаге - авт.), священнослужителей, столичных жителей – по сравнению с производителями. В результате бремя налогов и рентной платы несло крестьянство, которое постепенно вырождалось.», [Джонс А. Х., с. 533].

Мы видим, что Джонсон впрямую подошел к общим причинам крушения всех империй - падение эффективности и рост паразитации имперской системы и части населения, близкой к власти, и угнетение производительных сил и творчества общества, но сформулировал вывод только по предмету своего исследования – империи Римской.

Итак, мы можем говорить о нескольких пластах причин, возвышаясь постепенно от исторически конкретных и частных для региона до плана общего для всех обществ такого типа, находящихся в аналогичной фазе развития.

Различие Востока и Западной части отражает региональные, а не сущностные отличия с одной стороны и динамику центра и периферии как проявление закономерности в империи – ядре земледелия.

2. Активность варваров и растянутость границ. Случайное – деление империи на две равных части. Закономерное 1-1 – это то, что западная часть Европы ране осваивалась римлянами – ближе к Италии - и потому выравнивание военно-культурного уровня проходило раньше – потому и активность на Западе варваров была всегда больше. Вдоль Северного Причерноморья проходили более примитивные племена и они прежде всего проходили на Запад, а не поворачивали на юг. Закономерное 1-2. Западная граница в районе Галлии как более цивилизованная в отношении ментальности варваров, включенных в федераты и в приграничные части, была слабее, чем северный фронт Византийской части, где роль солдат-крестьян из ромеев была много больше. И причина вытекает из группы 2.

3. Причины 2-3-4-5 Джонсона образуют политико-социальный комплекс, который можно именовать комплексом «античного земледельческого ядра». Суть ситуации в следующем. Милитаристско-античный комплекс, когда он начинает разрушаться влечет бурное развитие двух факторов: частной собственности и формирования чрезвычайно амбициозной элиты (потребность в уважении, позже стремление к почетным должностям), разрушения земледельческой общины (как основы военной демократии) и роста чрезвычайно амбициозной плебейской среды (иждивенцев). Однако необходимость обороны влечет не немедленный распад общества (в гражданских войнах, что есть историческая случайность), а формирование централизации (принципат) через произвол главнокомандующих (амбиции). Этим формируется и государственная централизация в империи, и ее антипод – коррупция, сначала в военных сферах. Большая роль знати (сената) как остатков родовых пережитков, вживленных в земледельческую олигархию вместе с амбициями, приводит к постоянной политической нестабильности в западной империи, к большей роли военных гражданских столкновений уже в в момент принципата и поздней империи (причина 3) и к большой роли частных крупных земельных владений как результата борьбы императоров с сенатской и всаднической знатью (причина 4 – сдача земель в аренду). Последняя (аренда) господствует на Западе, поскольку большая часть италийских земледельцев как «первых» граждан Рима ушла в армию и бросила землю. Отсюда и дополнительный «навес» на италийского колона в сравнении с ромеем в Малой Азии (причина 4). Далее возникает и проблема плодородия – не, говоря о Египте, крестьянство Азии и еще в условиях сельской общины и в условиях менее амбициозного существования (отсутствие стремления к защите отечества – приватная жизнь, меньше воинственности – более позднее включение в империю – подчиненное к Риму состояние на всем Востоке без исключения – порождает меньшую эксплуатацию (прибавочный продукт только в пользу государства), изымаемый в целом, чем на Западе (владельцу земли и государству). Есть и еще одно соображение, к закату империи государство менее интенсивно вычищает свои закрома на периферии, не у «своего» населения, и более тщательно использует «своих» этнических граждан, будучи уверено в их послушании, служении «отечеству»[7]. Этот феномен выглядит суммарно, как фактор плодородия. Еще одно соображение – подчиненность и спокойствие населения Азии плюс ментальность соответствие ментальности населения имперским, царским, деспотическим формам правления от Ахеменидов и Птоломеев через Рим, не говоря уже о Египте и Вавилонии – важный фактор ощущения внутриполитической стабильности для римских императоров, для которых угрозы сената и его традиций республиканской вольницы чрезвычайно хлопотны. Итак, традиции Востока формируют причину различий № 5 – образование спокойного тоталитарного правления на Востоке (до развития коррупции) и бурный политический и опасный, а потом более быстрый коррупционный механизм разрушения западной части, в которой по необходимости следовало уступать государственный аппарат амбициозной сенатской, а потом всаднической и просто именитой непрофессиональной верхушке. И уже отсюда следует предпочтение со времен Диоклетиана восточной части и восточной столицы для имперского трона, отсюда же следует и явное предпочтение в снабжении Востока хлебом Сирии и Египта и урезание квот и поставок с Востока на Запад , к Риму Первому (причина № 2).

Но все это - внутриполитическая конкретная деталировка, обусловленная, как мы теперь понимаем, только в конечном счете более общими причинами - макромоделью разрушения иерархии труда, монопольной в хозяйственном отношении.

Здесь, выше – мы использовали элементы мотивации и иерархии потребностей, указывая на то, что ментально центр и более раннее развитие земледелия и социальной (государственной) структуры в центре быстрее приводит к ее разрушению именно в центре (вместе с развращенным населением как высших, так и низших классов). Именно об этом говорит далее Джонсон, когда упоминает иждивенчество, охватившее Римскую империю. В целом иждивенчество построено в данном случае на рабстве, на легком труде войны. Когда легкий труд заканчивается, то иждивенчество как льгота по традиции остается, и общество не может в целом его само преодолеть (это тоже психология, но она идет в истории от открытий А. Тойнби). Итак, в центре иждивенчество, пассивность, коррупция и т.п. растут быстрее – на периферии медленнее. Рим-Запад начинается как ядро и разрушается раньше, а потому и заканчивает раньше (при прочих равных). Рим-Восток строится как государственная система позже и имеет больший временной потенциал.

Однако с точки зрения процессов БОЛЕЕ ВЫСОКОГО УРОВНЯ – это вещи малосущественные и случайные. Восточная империя имела свой временной ресурс и тоже, его использовав, пала. Она пала так же, и мы помним, что крестьяне-ромеи бежали к сельджукам от Византии, и что горожане в Константинополе не желали выходить на стены оборонять город.

Причины гибели Рима. Верхний и обобщенный уровень

Сущностные макропроцессы высшего порядка, которые демонстрирует нам античный мир таковы. Полисная демократия дрейфует к обычной империи, которая всегда оказывается по форме построения тем, что принято именовать «Восточной». Историческое счастье Рима заключается для него в его длительности существования. Историческое счастье Рима для историка и социолога заключается в той длительности существования и в хорошо дошедшей до нас множественной исторической документации, которые позволили нам увидеть всю закономерность развертывания социальной динамики. Мы видим ее развитие от полисных свобод и демократических процедур, которые Европа Возрождения считала проявлением высшего человеческого духа.

И мы наблюдаем далее такое движение сверху до самого низкого и вульгарного падения этого духа и культуры в полный мрак и ничтожество[8], которое с трудом укладывается в мышление современных аналитиков, восторгающихся римскими свободами, и часто даже естественно забывается или не осознается ими.

Какой же вывод нам следует делать из этой динамики? Прежде всего, следует признавать факты – от свободы римского общества времен братьев Гракхов к началу средневековой Европы не осталось НИЧЕГО (кроме руин, заросших крапивой, и литературы в монастырях). Общество, которое мы видим в финале этой трагедии много ближе к России 1990-х годов, впрочем, конечно, Россия существенно уступает в части понимания права частной собственности, свободы и достоинства даже в межличностном общении, где обычно никто и не слушает другого. Поэтому говорить о духе Рима, который оказался вложен в последующее Европейское развитие (по причине существования Рима) совершенно не обоснованно.

Иначе говоря, римлянин сам по себе со всеми своими проблемами и ментальностью V-го века, встретивший варваров и мирно или со страхом отдавший им, например, Теодориху, треть своей земли, не является источником свободы духа для последующих поколений будущих европейцев, как и стотысячный Рим в начале VI-го века и двадцатитысячный Рим позже.

То, что нашли жители времени Возрождения в рукописях по истории Рима позже, то, что они вознесли, превознесли и использовали в своем новом развитии – это случилось уже с европейцами, было и стало историей европейцев, а не продолжением истории развития культуры античности. Мы настаиваем на том, что никакой культурной преемственности, если не считать остатков архитектуры и лежащих в пыли рукописей, чтимых только монахами, в истории Европы не было. Было нечто иное и вполне материальное, и об этом мы будем говорить позже.

Это относится к идеализации т.н. «осевого времени», в поисках которого современные историки пытаются выстроить логическую культурную цепь развития Европы. Не было преемственности свободы от Рима к феодальной Европе! Мы бы сказали иначе Наоборот!

В том обществе 5-го века было так много «советского», так много иждивенческого и несвободного, что каждый новый варварский король почел бы за счастье считать себя римским императором, КАК ЕГО ПРЕДСТАВЛЯЛИ В ПОЗДНЮЮ ИМПЕРИЮ. Европа еще спустя 1000 (тысячу) лет вспоминала образ ТОЙ РИМСКОЙ (поздней) империи в наименовании «Священной Римской империи», и в именах еще ряда империй до того. Вспоминала и делами Бонапарта, и мечтами и символикой Гитлера, и русским классицизмом России. Простой народ во времена Каролингов чтил что-то великое, уже не помня что. Потому культурной цепи и преемственности свободы Римской республики не было вовсе, была преемственность, но совсем другого рода, примерно, как между советскими людьми и россиянами через пятнадцать лет после гибели СССР во времена правления Путина. Это просто ностальгия по чему-то неясно великому, с воспоминаниями о чем-то лучшем, при полной амнезии негатива[9].

Когда началась эпоха Возрождения, новая Европа, новые люди нашли и выискали то, что совсем не помнил и не чтил простой народ. Эти новые люди нашли элементы свободы человека, а не величия ИМПЕРИИ.

Таким образом, мы замыкаем в истории Римской империи теорию циклического развития государственной иерархии, которая становится независимой от общества или является социально независимой иерархией труда.

Нет никаких сомнений, что в исходный период такое общество в духе «военной демократии» в Риме было.

И ныне у историков нет никаких сомнений, что в финале Римской империи «гражданского общества» у Рима не было. Это означает, что гражданское общество может не только создаваться, но и разрушаться.

И, наконец, обобщая все причины гибели имперского Рима на уровень системных причин без его собственной специфики мы приходим к самому простому логическому водоразделу и альтернативе. Рим погиб от внешних вторжений или ведущим был его собственный процесс распада?

Так Е. Н. Стариков сказал и нам импонирует такой вывод:

«Нашествие варваров – не столько причина, сколько следствие внутреннего ослабления Рима. А надлом наступил в III-м веке н.э., когда начался переход от рынка к дистрибуции». [Стариков Е. Н., с. 64-65].

Однако, следует оговориться. В соотношении объема, размера, потенциала земледельческого центра-ядра и кочевой, варварской охотничьей или примитивной земледельческой периферии имеются три варианта, и они носят определенно случайный характер:

1. Периферия в своей конкретной мощи (количество объединившихся для завоевания кочевников) может превосходить конкретный земледельческий центр – например, монгольское вторжение явно превосходило все возможные ресурсы любого отдельного земледельческого общества на тот период – СОСЕДА.

2. Периферия может по мощи в данный момент быть сравнима с мощью земледельческого ядра.

3. Периферия может быть значительно ниже возможностей земледельческого центра (и тогда проблемы вообще нет).

Поэтому и в случае независимого формирования мощи периферии (кочевников) для конкретной точки географического размещения ядра земледелия и земледельческого уклада в общем историческом смысле соотношение сил созидания и разрушения является случайным.

Если же иметь в виду внутреннюю динамику развития государства и земледельческого общества с надстроенной государственностью и ее переходом к социальнонезавимому государству, то потенциал обороны и защищенности в отношении к внешней агрессии постоянно и в среднем снижается, вероятность гибели и завоевания извне – возрастает. Соответственно и агрессивность, и уверенность потенциального агрессора (если он пребывает в непосредственной близости) также возрастают. Более того, мощь и мотивация объединения для нападения периферии возрастает с ослаблением ядра. Иными словами, рано или поздно режим ослабеет настолько, что всякая мало-мальски активная периферия, если она соседствует или придвигается издалека, с успехом воспользуется слабостью земледельческого центра.

В прошлом видении исторических процессов и земледельческий центр, и периферия были равноценны. Но именно с учетом нашей теории деградации социальнонезависимого земледельческого государства мы можем теперь утверждать, что гибель земледельческой империи не просто случайный процесс, но процесс с ведущей закономерностью ослабления. Тогда и причиной гибели Западной римской империи, в конечном счете, следует считать ее собственное ослабление. Это подтверждается тем, что на протяжении многих веков империя выдерживала внешнее давление. Более того, она выдерживала и частичные прорывы и инфильтрации кочевников и варваров на свою территорию, восстанавливая свои силы. Финальный (при Диоклетиане) раздел империи на части, как фактор уже недостаточной управляемости (разрушения системы) привел к тому, что части империи уже не помогали друг другу. Дополнительные данные о гибели и роспуске отдельных воинских контингентов (легионов) на северных и восточных границах Западной империи указывают на простой срыв устойчивого снабжения армии продовольствием и другим снабжением. Иначе говоря, натуральное централизованное снабжение вместе со всеми факторами срыва взаимодействия населения и государства как единого целого оказалось разрушенным, что и послужило завершением существования Западной империи.

Общий вывод по Позднему Риму, состоит в следующем.

1. Первоначально в результате ЗАКОНОМЕРНОГО роста неэффективности и коррупции государства и иждивенчества столичных городских слоев населения возросли расходы на государственное управление в Риме и налоговая нагрузка на основных работников-земледельцев, что в свою очередь снизила производственную мотивацию основных трудящихся слоев.. Это результат расширения империи и последующей закономерной деградации государственных структур и производящего населения.

2. Параллельно и как следствие ЗАКОНОМЕРНО возрастало давление на Рим извне, включая варварские грабежи населения. Отмечается, что военно-техническое превосходство имперских войск оставалось высоким, а военная технология всегда позволяла малыми силами обеспечить преимущество перед превышающими силами варваров, (с. 531).

3. В результате 1) чрезмерной эксплуатации и 2) очередной миграции в V-м веке варваров общая численность коренного населения сократилась, одновременно прекратилось натуральное снабжение приграничных войск, что и создало условия для коллапса цивилизационного барьера и пенетрации в ядро земледелия новых миграционных периферийных волн.

4. Античный всплеск высокой культуры, обусловленный специфической региональной особенностью удобства обмена и безопасных полуостровов и архипелагов «нашего моря» оказался со временем компенсирован закономерными более общего порядка процессами социального роста, взаимодействия и разложения.

5. Особенность Рима в том, что он существовал сравнительно долго в то время как другие менее гибкие и локальные в масштабах системы разлагались и проявляли слабость перед периферией значительно быстрее. Исключительная длительность существования империи обусловлена наличием более высокой начальной точки отсчета накопленного культурного и социально-политического потенциала этой вторичной цивилизации, который увеличил сопротивляемость и замедлил скорость внутреннего разложения империи .

Модель динамики социальной структуры Рима

Теперь мы можем показать развитие социальной структуры античного Рима в свою противоположность - в Восточную деспотию. При этом мы активно используем анализ размера иерархий труда в обществе, что в определенном смысле оказывается более эффективным инструментом, чем т.н. «классовый анализ», проводимый в прошлом в отношении древних обществ.

Этапы модификации социальных структуры античного Рима в Позднюю римскую империю мы демонстрируем на графических схемах ниже. Этот процесс интерпретирует переход от рис. 9-Б) к рис 9-В)

Рис. 20. Переход от этапа республики к этапу гражданских войн, см. рис. 9 Б).

Идет разрушение части независимых крестьянских хозяйств и формирование жестких иерархий профессиональных, т.е. постоянных армий. Последние начинают конкурировать между собой за власть в обществе, что открывает период начала роста коррупции на уровне армии и в сознании общества. Факт силовой конкуренции между силовыми иерархиями (т.е. внутри «силового блока», как сказал бы современник) отражен пунктирным черным треугольником.

Рис. 21. От гражданских войн к этапу ранней империи

На рис. 13. показано формирование жесткой иерархии государственного управления при утрате реального управления еще существующим сенатом. Военная вольница силового блока сохраняет свое значение, хотя и подчиняется в продолжение длительных периодов императорам. Частновладельческие иерархии труда постепенно модифицируются включая все новые волны свободных арендаторов, постепенно прикрепляемых государством к земле и даже под суд крупных землевладельцев и с модификацией рабов, сажаемых на землю как колонов с целью физического воспроизводства (в семье) в условиях спада притока рабов от войн. Положение между массой крестьян и рабов постепенно снижается, что и отмечено постепенным наложением розового эллипса на светло-зеленый.

Рис. 22. От ранней империи к поздней империи – IV век.

Крупные хозяйства и крупные владения землевладельцев становятся подчиненными и угнетенными государством. В городах все крупные владельцы имущества (землевладельцы и весь крупный бизнес ставится в полное подчинение государственным фискальным нуждам, постепенно переходя на натуральное обложение – зерно, и продуктовые повинности корпораций в виде услуг).

Рис. 23. Идентичность идеальной, насколько это возможно, моделей и модели рис. 7 В)

Модель слева и справа означает одно и то же с разной степенью детализации. Элементы распада централизованного государства справа не изображены. В реальности далее начинается распад. Его элементы изображены на рис 16.

Рис. 24. Распад государственной соционезависимой иерархии труда, уже неспособной к самозащите перед агрессивной периферией. Система ожидает своей гибели от первого вторжения. Отличие начальной и конечной схем, рис 20 и 24, состоит не только в смене моноэтничности на мультиэтничность и изменении масштаба, но в принципиальной смене ментальности. Финальная общность иерархий ориентирована на внутреннюю военную конфронтацию в то время, как начальный этнос начинает с военной «демократической» общины, спаянной внешней угрозой или ценностью для завоевания.

Назад.

[1] Наоборот, преданность империи как целому представителя завоеванного народа следует считать новым культурным феноменом, и он встречается не часто и является большим достижением нового силового целого. Это редкость. Она определенно наблюдалась историками в Римской империи, где варвары всех жителей поздней империи именовали римлянами, в Османской империи (где «правоверный» было самоназванием жителя империи, кроме ромеев-христиан), ее наблюдали некоторые читатели этих строк, когда использовали термин «советский человек» в Российской империи – ее отрезке под именем СССР, хотя на Западе их всех вместе именовали русскими. Однако, самоназвание не мешает при этом развитию центробежных тенденций , которым мы вернемся.

[2] Последние лидеры России очень гордятся своей «непредсказуемостью» и экспромтами. Часть общества как говорил Н. Бердяев (женского общества – женщины любят непредсказуемость в любви со стороны мужчин) тоже проявляет склонность видеть СИЛУ вождя в этом. Между тем это и определенный психологический прием пассивации населения, приведение его «к руке», к послушанию, к привычке быть всем готовым к экспромту и творчеству властей. В нормальном обществе президента, который вытаскивает из-за пазухи пятого туза или никому не известного преемника, не гладят по головке, наоборот, замордуют вопросами (в парламенте). Наоборот, в рамках Рима объявить окрест усыновленного преемника в императоры совершенно нормально.

[3] Вспомним, что именно советская власть разрушила, запретила крестьянские сходы, т.н. «МИР», и это было сделано в 1927-28 гг., в момент, когда деревня стала активно обсуждать «колхозы», а власть, понятным образом, боялась выпустить такие стихийные собрания из-под контроля. Были запрещены любые сходы по инициативе крестьян. Государство разрешило «собрания» только под контролем и по ИНИЦИАТИВЕ ВЛАСТИ (вот оно - не собираться больше трех, и вот оно творчество государства и запрет на творчество населения). И, конечно, при таких собраниях всегда присутствовал работник ОГПУ или позже НКВД, а позже, если не открыто, то «сексоты» (секретные сотрудники).

[4] Не отсюда ли, из пассивности, возникает и большинство религий периода кризиса первых земледельческих цивилизаций (проходящих свои казарменные «школы»). Это Китай, Индия, Персия – те религии, о которых говорит Ясперс, толкуя о своем «осевом времени» - уход из мира, уход от потребностей, искусство самоограничения (и выживания), стабилизация духа без физических потребностей, но минимизация этих потребностей, тренировка длительных воздержаний всех видов?

[5] Заметим, это говорит человек, абсолютно не знакомый с Советским Союзом или другими имперскими режимами, это говорит не теоретик в области истории – это говорит только психолог.

[6] Читатель в России в начале XXI века на своем опыте может видеть качество построенных и используемых нами социальных моделей, впрочем, с учетом собственного этноцентризма, спасительно пытаясь убедить себя, «что везде так». Однако, материал более всего актуален для современных политологов и журналистов России, которые стоят в авангарде распространения описанных выше ментальных черт своего народа (ов). Когда слушатель или зритель от них слышит констатацию фактического положения дел в эмоциальной окраске «нормы», то получает очередную дозу воспитательного воздействия, получает «подкрепление» «нормы цинизма, коррупции и лжи». И потому те же политики и журналисты не должны удивляться, что общество, воспитанное ими, останется равнодушным и не придет на помощь, когда таких «ревнителей истины» власть исполнительная будет ломать через колено.

[7] Именно этот фактор («угнетения русских») поздним имперским государством видят в России русские националисты!

[8] В ложь, предательство, страх, пассивность и в коррупцию, торговлю должностями и в продажу вечного права торговли должностями, в распады городов и бегство горожан в деревню, самое тираническое нарушение достоинства даже граждан, именуемых свободными (физические наказания декурионов) и уход в натуральное хозяйство и в Темное Средневековье

[9] Россияне иногда в вопросе о государственности и об армии, вспоминая СССР, говорят: «Тогда боялись нас!». И это истинно имперская оценка и гордость, не ниже древних ассирийцев.