Оглавление раздела 6.7.2.
6.7.2.
УБИВАТЬ НЕЛЬЗЯ ЗАСЕЛЯТЬ
Формирование
государства Меровингов. Первый урок государства для профессионального охотника
Почему
галлы сражались против франков при завоевании Суассона
Интимные
стороны ментальности охотников и их следствия
Реализация
мечты – остаться в гордом одиночестве, значит – вырезать всех!
Как
европейские индейцы снижают трудозатраты при резне
Сбережение
жизни населения – урок первый
В IV веке франки уже находились в нижнем течении Рейна и Мааса. Они беспокоили своими нападениями Северную Галлию и даже были отброшены Римом, позже они были федератами и сражались в рядах римского войска под руководством франка Арбогаста, которому Феодосий поручил защиту Римской Западной империи. Позже они сражались против гуннов в рядах римлян под руководством Аэция на Каталаунских полях (451).
Часть франков получила земли в районе р. Салы (р. Изель) – притока Рейна и даже создала там свою столицу маленького франкского королевства (Хильдерик, сын Меровея). К 481 г. Западная Римская империя была уже вся под германцами – остготами, визиготами, кроме остатка или обломка Рима на реке Сене и в долине нижней Луары, оторвавшегося от центра под руководством частного лица – Сиагрия. Этот обломок со столицей в Суассоне стал именоваться королевством Сиагрия. В 486 г. молодой наследник умершего Хильдерика – Хлодвик объединил франков, часть из них была на службе у Сиагрия и разгромил последнего в короткой битве. Через 5 или 10 лет франки завоевали всю Нейстрию до Луары, а позже стали «воевать на Юг». Историки обычно не фиксируют внимания на этом начале франкского движения к новой государственности. Этот фрагмент во множестве исторических описаний остается без комментариев. Мы же остановимся на этой теме подробно.
Первым основанием внимания к теме в XIX веке была теория Фюстель де Куланжа по этому эпизоду.
В последующие по разным данным 5 или 10 лет франки последовательно город за городом осаждали римские поселения сначала до Сены, потом до Луары и добивались их сдачи. Главная цель таких осад была добыча золота, ценных вещей и украшений. Сильное сопротивление, как сообщают хроники, оказали Париж, Нант, Верден.
Фюстель де Куланж хочет представить падение Рима (Суассона у франков, например) как простое «преобразование» властей и военной элиты, то он глубоко ошибается. Историк пытается представить ситуацию так, что города уже привыкли к присутствию варваров-федератов (франки были такими тоже), и что при втором (силовом против Сиагрия) приходе Хлодвига дело обстояло так, что споры и сопротивления заключалось лишь в том, что франки Хлодвига ПЫТАЛИСЬ КАК БЫ ВСТАТЬ НА ПОСТОЙ В НОВЫЕ ГОРОДА, когда у различных воинских частей федератов и франков-пришельцев не было императорских распоряжений по поводу права постоя – тяжелая повинность, которая приводила к большой материальной нагрузке на принимающих городских жителей, к их быстрому обнищанию.
Фактически взгляды Фюстель де Куланжа в этой части представляют собой т.н. «романскую» теорию, указывающую на непрерывность культурного влияния римской империи и традиции на последующее развитие феодализма. Мы бы не останавливались на этой теме подробно, если бы она как прецедент вторжения франков против Сиагрия и создания Нейстрии не стала первым шагом в нами прослеживаемой цепочке отношения в Западной Европе к человеку, просто к жизни человека (и не чисто Европейская тема, а тема теории феодализма). Мы говорим об это подробно, чтобы коснуться не экономики франкского завоевания, а преобразования ментальности франков и в будущем коренного населения под воздействием суровой правды ведущих потребностей в жизни людей этого региона.
Мы начинаем тему вопросом к уже высказанным великим историком Фистель де Куланжем тезисам о преемственности и мягкости перехода власти к варварам.
Надо сказать, что все летописцы и потомки очевидцев того времени говорят о зверствах франков, кроме одного Григория Турского, писавшего через три четверти века, и защищавшего Хлодвига как короля принявшего (позже завоевания Суассона) ортодоксальное христианство, что в общем понятно в отношении к королю, крестившему свой народ. Мы имеем твердую информацию многих о том, что с начала вторжения франков Хлодвига возникло колоссальное сопротивления галлов против вторжения. Информация об осаде городов говорит о том, что власть не просто поменялась – изменился ее характер. Изменился настолько, что покладистые и привыкшие к послушанию горожане были готовы закрыть ворота перед ТАКОЙ новой властью. И не только закрыть, но держать осаду , например, Парижа, десять, а по другим данным 5 лет, что тоже для тех времен – совершенно исключительный факт.
Мы знаем галлов или галло-римлян, считая их последователями римлян, как довольно спокойных людей. В какой мере галлы были покладистыми, мы же говорили словами Фюстеля де Куланжа, что у римлян уже атрофирована «воля», словами Джонса об их «равнодушии», словами Виттфогеля об «отчуждении». Мы уже цитировали и знаем, что
Они повинуются точно так же Гелиогабалу, как и Траяну; они одинаково будут повиноваться и варварскому военачальнику, и римскому императору. Такой род повиновения является следствием гибели воли и отречения от права…» [Фюстель де Куланж, т. 2, сс. 265–267].
У Альфрана говорится о терпении римлян к варварам, как к федератам – важному, но неприятному обстоятельству. Он указывает, что варвары селились по указам императора, например, эдикт императоров Гонория и Аркадия от 6 февраля 398 г., как федераты, и города Римской империи должны были кормить и держать такие армии на постое. Терпение, таким образом, возникает, как понимание сложности и неизбежности компромисса, и ожидание временности затруднений. В любом случае отсюда возникает и наша первоначальная модель-оценка терпимого поведения галлов Сиагрия к франкам.
И очень интересное сообщение о том, что варвары ОСТАНАВЛИВАЮТСЯ только ощутив «острую необходимость в продовольствии» – тогда они начинают переговоры с Римом, например вандалы и свевы, или требуют себе прокормления в виде даней как федераты (вестготы Алариха). Это очень важное понимание и ощущение процесса постепенной трансформации просителей в союзники, потом в иждивенцев, а потом в требовательные «рты и животы».
«варвары – постояльцы грубые и алчные, но всего лишь постояльцы, скоро они уйдут дальше в поисках новых приключений. И в самом деле поначалу они не оставались в одной и той же местности надолго. Разве усидишь на месте, представив себе, сколько еще осталось нетронутых провинций?» [Альфран Л., с. 26]
Уже с вандалами (406 г.), шла масса людей с семьями и детьми, «живших только грабежом и не покидавших той или иной местности, не обобрав ее полностью», с. 20.
Есть и другие наблюдения – много раньше, в 404–406 годах германцы, ворвавшиеся в Галлию, бродят между Рейном и Пиренеями, и в 409 году вторгаются в Испанию [Лампрехт, Т. 1., с. 189]. Понятно, что это не завоевание, а скорее броуновское движение завоевателей по стране, население при таких «свободах передвижения» не сопротивляется, а «терпит».
Но в этот момент –
прихода франков к Сиагрию – они – галлы становятся вдруг другими
Сам Фюстель де Куланж пишет то, что не укладывается в его теорию
«Разгром Сиагрия не предал, однако, во власть Хлодовика всю Северную Галлию; ему потребовалось еще несколько лет, чтобы осаждая город за городом, подчинить ее себе». [Фюстель де Куланж, т. 2, с. 610]. И по словам историка никто из очевидцев или современников периода не объясняет, почему Хлодовик штурмовал города и почему города оборонялись. Но Григорий Турский (через три четверти века) – единственный, кто сообщает о войне НЕ КАК О ЗАВОЕВАНИИ.
Луи Альфран пишет:
«Чтобы завершить завоевание земель к северу от Луары, понадобилось не меньше двух десятков лет непрерывной борьбы – с 486 по 506 [Альфран Л., с. 38].
«Арль, Нарбонна, Клермон выдерживали нападения и отражали приступы… каждый город действовал на свой страх сам за себя… источники упоминают лишь о сопротивлении Парижа и Нанта, а потом еще о возмущении Вердена», но все источники, кроме Григория Турского упоминают жестокость франков, [Фюстель де Куланж, сс. 612, 664]
С 494 г. идет завоевание земель южнее Луары, т.е. 8 лет Хлодвиг завоевывал пространство Нейстрии между Соммой и Луарой
И позже сопротивление (завоеваниям после принятия христианства), например, завоевание вестготских ариан, было очень большим. «Тур, Сент, Бордо франки брали, теряли и брали снова много раз… [Альфран Л., c. 30].
Но даже через 75 лет от событий ни Григорий Турский, ни кто-либо другой не объясняют, почему Хлодвиг как федерат штурмовал города, и, главное, почему они столь ожесточенно оборонялись.
Данные Карла Лампрехта (германская теория завоевания франками Галлии и германское происхождение европейской цивилизации) вызывают сначала понимание его скромности в части жестокости франков, но далее по тексту Лампрехт признает, что завоевание Галлии было тяжелым. Именно, историк просто коротко говорит «о безнравственности средств» завоевания, [Лампрехт К., с. 232], у него нет ни слова об ожесточенном сопротивлении, однако из его данных следует, что в части Нейстрии
«новая область оставалась кельто-романской, …не был одержан верх над кельто-романским населением, по численности не уступавшим франкам» [Лампрехт К., с. 231].
Если Карл Лампрехт прав, то мы можем сделать вывод, что для пропорций завоевателей к местному населению в среднем для Галлии 1:20 выравнивание уровня завоевателей и завоеванных, т.е. образование соотношения 1:1, означает уничтожение 19 из 20 человек местного населения (или бегство населения на юг). А если учесть гибель и самих франков, то и того больше. Как бы то ни было, такие оценки даже в случае грубости – говорят о чем-то совершенно необычном в данном вторжении варваров в сравнении с предшествующими. Опять же позже и по факту у Лампрехта «на севере и востоке Франкского государства давно и густо поселились германские племена» [Лампрехт К., с. 253].
А теперь попытаемся взглянуть на франков более пристально и вернуться на более ранний период к ним, к их оценке в представлених Римской цивилизации.
До того момента, пока франки служили в войске у Сиагрия или у префектов и консулов, они не вторгались в хозяйство и собственность городов, они воевали там, где им укажут. Здесь проявилась общая для варваров стеснительность и уважение к римской культуре, пока она была СИЛЬНА. Когда варвары – в данном случае франки – (предшественники франков успели воспринять культуру Рима) – почувствовали себя хозяевами, их собственная ментальность и понимание жизни стали ведущим фактором и явно проявили себя. Они воины, но они и охотники. И НЕ БОЛЕЕ ТОГО.
К среде набега и к среде завоевания они относились и могли относиться только как к охоте в лесу – охотиться и захватывать добычу, потом потреблять ее. Гизо отмечает, что дружинники в ватагах варваров получали оружие, лошадей, подарки и часть добычи, их кормили и содержали. Это же поддерживает и Лампрехт, говоря о завоевательных целях и о ватагах франков, но он делает упор на то, что франки якобы уже стали земледельцами. Известно далее, что франки абсолютно не понимали значения города и торговли, безопасности города, производства и безопасности перевозки продукта. Разделения труда – для них не существовало. Более того, они очень прохладно относятся к земле.
Отсюда и понятно то, что говорит о них Фюстель де Куланж. Франкам не нужна ЗЕМЛЯ. «Право войны, как оно понималось германцами, допускало грабеж, захват золота, движимостей, даже рабов, но оно не признавало дозволенным отобрание земли. Воины короля Теодориха (Теодерих I – правление 511–533 – прим. СЧ) говорили ему в 532 году: «Если ты отказываешься идти вместе с твоими братьями против Бургундии, мы бросим тебя и отправимся с ними» – Теодерих отвечал им: «Идите за мной, и я приведу вас в страну, где вы в изобилии захватите стада, рабов, одеяния». Он не обещает им земли побежденных. Завоевание Оверни было самым жестоким событием во всей истории Франков; но даже тогда их воины не помышляли завладеть землями побежденных врагов. Они убивали людей, грабили их имущество, уносили с собою все, что могли, но они оставили землю в собственности прежних владельцев» [Фюстель де Куланж, т. 2, с. 678–679].
Здесь мы еще раз хорошо видим свободу франков оставить своего вождя. Мы также видим, что не только город, но и земля как источник труда и продукта не нужна франкам. Это просто потому, что франки по своей ментальности идут в поход не ради ресурсов для труда, они идут на войну ради движимого имущества – богатства, добычи – они – охотники в такой войне. Охотники, а потом только потребители.
Но это вовсе не исключительный момент, свойственный франкам, Сергей Михайлович Соловьев представляет интересы княжеской русской (норманнской) дружины точно в тех же формулах.
«Но
на Западе члены завоевательной дружины прежде всего стали землевладельцами и
чрез это получили самостоятельное, независимое положение (в этом Соловьев, не
знакомый полно с деталями начального вторжения франков и германцев, впадает в
идеализм, точнее присоединяет к выводу более поздний период оседания на землю и
феодализации – прим. СЧ)…У нас же нет и помину о разделении земель между
членами княжеской дружины, нет помину о их самостоятельном, независимом
значении как землевладельцев…Все споры, все усобицы идут только между князьями;
дружинники по воле или по неволе переезжают с князьями из оной волости в другую…
«дружина содержалась, кормилась из доходов княжеских. Понятно, что возможность
землевладения, как постоянного, так и временного, не исключалась, для
дружинника, но главное здесь то, что землевладение не было на первом плане.» [Соловьев С. М., с. 444].
А вот и полное
разъяснение у самого Соловьева
«если князь с дружиною
покорял новые племена, то это покорение было особого рода: покоренные племена
были рассеяны на огромном пустынном пространстве; волею или неволею соглашались
они платить дань – и только, их нельзя было поделить между членами дружины; мы
знаем, как покорял Олег (это производное от Олегерд – прим. СЧ) племена: одни
добровольно соглашались платить ему дань, какую прежде платили козарам, на
других накладывал он дань легкую; некоторых примучивал, т. е., силою заставлял
платить себе дань, но опять только дань. Большое различие, когда дружина займет
страну цивилизованного народа, покрытую городами и селениями, или когда займет
страну пустынную, редко населенную, построит острожек и станет ходить из него к
племенам за мехами. Земли было много у русского князя, он мог, если хотел,
раздавать ее своим дружинникам, но дело в том, выгодно ли было дружинникам брать ее без народонаселения (выделено
мною – прим. СЧ); им гораздо выгоднее было остаться при князе, ходить с ним за
добычею на войну к народам еще не покоренным, за данью к племенам подчиненным,
продавать эту дань чужим народам, одним словом, получать от князя содержание
непосредственно».
Итак, чистое
потребление – взятие дани с территории предполагает в любом случае, как и на
охоте, производство прибавочного продукта на этой территории, но для охотника
не важно, какой это продукт, и он еще толком не понимает, что для такого
производства нужно НАСЕЛЕНИЕ, которое его производит. Он просто охотник и берет
то, что нужно – с именем «дань», нечто похожее на сбор меда или пушнины.
«Выгоднее» и «веселее» – воевать и захватывать. Но если территория совсем слабо
заселена, как на Руси, то и разговора нет – брать землю в управление не
выгодно.
Еще более точно говорит Тацит в оценке Арона Гуревича: – германцы таковы, что:
«гораздо труднее убедить их распахать поле и ждать целый год урожая, чем склонить сразиться с врагом и претерпеть раны; больше того, по их представлениям, п’отом добывать то, что может быть приобретено кровью – леность и малодушие» (Тацит)(53, гл. XIV) [Гуревич А. Избранные труды, т. 2, с. 285].
Взгляд Тацита и внимание историка-менталиста Гуревича к наблюдению Тацита, еще глубже – отношение к земле в природе охотников, которые только потребляют (земледелие в функции женщин – охота еще прибыльна и дело мужское – прим. СЧ). Для них простой труд и забота о будущем, даже просто рациональность или слишком много рассудочности – это трусость – такой подход еще долго присутствует в рыцарской среде начала и расцвета феодализма, когда даже военная хитрость рассматривается как аморальность и трусость сразиться в «прямом и честном» бою.
Итак, франки не земледельцы, и им не нужна земля.
Много говорят о франках, как о жестоких людях. Так Григорий Турский, параллельно с похвалами Хлодвигу, как христианину, уничтожившему арианство в Галлии, приводит оценку франков:
«Франк может совершать самые дикие преступления, может искалечить и убить ближнего, подвергнув его самым жестоким мучениям, например, отрубить обе руки и обе ноги и оставить после этого умирать на обочине дороги, может бросить его живым в колодец…– какое бы зверство он не совершил кодекс не предусматривает за это иного наказания, кроме штрафа» цит. по [Альфран Л., с. 58]. Написано Турским на 75 лет позже обсуждаемых событий и касается времени самого писателя (и самой Салической Правды) – Л. Альфран справедливо предполагает, что нравы франков не могли быть ранее более нежными.
Но полный ключ к пониманию ситуации с вторжением дают записки самого Цезаря (в изложении М. М, Стасюлевича). Они касаются представлений самих германцев как охотников о «своей земле». Но, заметим, эти представления на 500 лет опережают франков Хлодвига:
«Для германской общины величайшая слава состоит в том, чтобы опустошив соседние земли, окружать себя, как можно далее, окрест пустыней – доблесть в том, чтобы изгнать соседей из их владений», и чтобы никто не осмеливался жить поблизости…(тогда – прим. СЧ) нет внезапного вторжения» [Стасюлевич М. М., История средних веков, т. 2, с. 379].
Это ценнейшее наблюдение не уникально. Скорее всего, оно древнейший атавизм охотничьих интересов – владеть угодьями как ресурсом жизни и одновременно иметь высокие требования к безопасности – НЕ ВИДЕТЬ СОСЕДЕЙ. Интересно, что эта черта очень близка хуторскому народному менталитету финнов – дольше других сохранивших этот дух в забытом до XIX века историей уголке Европы. Дом соседа должен быть вне поля видимости из твоего дома. Это даже отражено в известном финском анекдоте о том, как финн с трудом терпит соседа, который выстроил свой дом в пределах видимости и угрожает убить соседа, но в силу своей неторопливости (что и есть суть насмешки) не спешит с угрозами десятки лет.
Здесь же приводится отрицательное отношение франков к раздаче земель и занятиями землей, земледелие (справедливо) рассматривается как антитеза «любви к войне», но здесь же указывается и на опасность формирования социального неравенства, появления зависти и т.п.
Как кажется, ключ к поведению галлов в период Суассонского завоевания кроется в указанной выше привычке франков к порядку «обустройства новой родины» и в предшествующих походах, на который обращается обычно еще меньше внимания. За 100 лет – в 355 году франки впервые сталкиваются с Римом в своих вторжениях и терпят поражение.
Августин Тьерри в своей работе «О характере германских завоеваний Галлии и состояние побежденных туземцев» (1820) описывает момент расселения франков за Рейн во времена Аэция, т.е. еще до Каталаунской битвы (вероятно 433 г.). Мы видим момент образования еще Салической области (от реки Салы – совр. реки Изель – восточнее истока Рейна до реки Соммы)
«…франки берутся за оружие, возбуждают свою храбрость, и чтобы отмстить римлянам за притеснения, которые они от них испытали, изощряют свои мечи и сердца; они вызывают друг в друге презрение и насмешки, чтобы не бежать перед римлянами, но всех их истребить (выделено мною – прим. СЧ)…он овладел городом Турнэ, и оттуда подвинулся вперед до Камбрэ. Там он остановился на некоторое время и дал приказание умертвить мечом всех римлян, которые жили в городе. Удержав за собой город, он пошел далее и завоевал всю страну до реки Соммы (Gesta Francorum per Roriconem monachum, apad Script. Rer gallic et francic, t. III, p. 4). Далее описывается поражение франков от Аэция». Тем не менее, римляне позволили франкам жить в новом регионе и Хильдерик сделал столицей Франкии город Турнэ. К моменту этой битвы – 451 года – вторжения гуннов Атиллы – франки уже считались федератами Рима и сражались на его стороне вместе с готами.
Потому воспоминания о жестокости франков при заселении еще Салической Франкии просто остались в памяти северных Галлов с 30-х годов V века.
Но и современники вторжения в Суассон (486) указывают, что остались не только воспоминания, но что и повторные намерения и действия франков были ТЕ ЖЕ.
«один хронист той эпохи (монах Рикер) замечает, что в Галлию франки пошли именно с целью истребить всех римлян, и что в первых побежденных городах они поступали сообразно этой цели, т.е. вырезали побежденное население», [Спасский А. А., с. 127].
Более того, еще позже, в 539 г. – через сто лет австразийские франки вошли в Италию (Теодеберт) против готов, они:
«избивали женщин и детей в этом народе и бросали их трупы в реку По как первую добычу войны, открываемой ими» [Прокопий, История готской войны, II, 38].
Значит, убийства в начале войны могли носить еще и сакральный характер, притом в 539 году, почти через полвека после момента принятия христианства, такие обряды выполняли уже франки-христиане.
Надо ли говорить, какое после такой дополнительной информации возникало отношение у местного населения против завоевателей, которые не просто завоевывали, а запросто И БЕЗУСЛОВНО убивали всех подряд. Агрессор не оставлял никакого шанса на милость – отсюда и возникает отчаянное и единое сопротивление галлов и всех римлян франкам в Суассонской войне. И, несомненно, гибель всего населения первого – одного-двух городов – делало борьбу оставшихся бескомпромиссной и самой решительной борьбой. Именно отсюда для Хлодвига возникает необходимость брать тяжелой осадой (до пяти лет или до десяти лет – Париж – Лютеция) каждый город и «воевать земли» от Соммы до Луары – будущую и намеченную Нейстрию от 10 до 20 лет, как указывают источники [Альфран Л., с. 38]. Несмотря на то, что франки всех племен присоединялись к Хлодвигу – это завоевание было тяжелым. Но теперь у нас есть вполне ясное понимание, что произошло в Северной Галлии в этой войне 486 – 494 гг., и почему там, севернее Луары, не осталось галльского населения, или его осталось сравнительно мало.
Очень интересно сопоставить теперь взгляды Фюстель де Куланжа. Он и прав, и не прав. Дело в том, что Хлодвиг, начиная борьбу с Сиагрием, заявил, что у его отца Хильдерика было имперское право военного руководства в регионе, которого не было у Сиагрия, захватившего власть без поддержки Византии, хотя отец Сиагрия Эгидий был magister militum per Gallias. Короче конфликт вождей начинался как обычный в римских традициях боевой спор коррупционеров, делящих власть. Потому эффектно смотрится и сравнение Фюстель де Куланжа в духе романской теории непрерывности о том, что не велика разница между «чиновником с ухватками варвара и варваром в обличье римского чиновника» – Сиагрием и Хлодвигом, [Фюстель де Куланж, с. 608]. И до этого момента историк вместе с описываемым им населением могли надеяться на мягкую смену власти.
Но возобновленные охотничьи замашки или традиции присваивающего хозяйства и «племенного (не будем говорить – «государственного») строительства» франков, их «зачистка территории» от инородцев (и иноверцев) поставили ситуацию и давно уже не воинственное коренное население галлов в режим геноцида. И потому далее Фюстель де Куланж совсем не прав, в отличие от того сражающегося (вероятно, тщетно) населения, историю которого он описывает.
Но результат нам известен в районе от Соммы до Луары жило не менее 300 тысяч галлов. Осталось мало или никого – даже по Лампрехту получается половина. Нам остается надеяться, что части галлов удалось бежать на Юг, к вестготам. Кстати, дальнейшие указания на то, что в Северной Галлии назначаемыми бывали позже администраторы Меровингов с римскими именами, совершенно ничего не означает в этом плане в свете последующего изменения политики франков, к которому мы переходим
Далее франки сражаются с алеманами, с бургундами, с вестготами (Аквитания), и здесь их ожидают такие же или еще большие трудности. Зато мы знаем, что Хлодвиг оказался далее не только жестоким, но и гибким политиком. Если он смог использовать идеи поддержания Римской империи для создания Нейстрии еще будучи язычником, то мы можем не слишком верить в чудеса по поводу сражений и обращений вождя к чужому Богу, чтобы понять, что крещение франков в православную веру, дало ему совершенно иной уровень в возможностях расширения завоеваний.
Именно, франки и Хлодвиг далее двигаясь на Юг, выступают не только носителями христианства против арианства, уничтожая теперь только бургундов, готов и других арианствующих варваров. Франки теперь – само миролюбие по отношению к галло-римлянам. В своей «Истории франков» Григорий Турский – апологет Хлодвига – сообщает, что из уважения к святому Мартину Хлодвиг
«запретил в этой стране брать что-нибудь, кроме травы и воды». Когда один из солдат отнял сено у галльского крестьянина и дело дошло до короля, то Хлодвиг убил солдата на месте, сказав:
«Как же мы будем надеяться на победу, если кто-нибудь из нас оскорбит святого Мартина?», [Стасюлевич М. М., История Средних веков, т. 2, с. 435–436] (Хлодвиг и первые тысячи франков крещены в день Св. Мартина – прим. СЧ).
И Альфран это замечает по поводу бургундов (Юго-Восточная Галлия):
«Хлодвиг был вынужден изменить тактику и искать союза с народом, который до того хотел уничтожить…» [Альфран Л, с. 39].
Но и это уже было трудно осуществимо – население, особенно городов, оказывало, как видно из данных, и позже гигантское сопротивление.
«Тур, Сент, Бордо франки брали, теряли и брали снова много раз» [Альфран Л., с. 39]
Народы, пока живы, помнят не только события последних десяти лет, но и много позже, и это урок не только для франков, но и для читателей. И уж по крайней мере в одном этом историческом фрагменте можно видеть, как быстро сдвигается ментальность населения в части сдачи врагу и равнодушия к врагу позднего Рима к самой бескомпромиссной борьбе с врагом «не щадя живота». Отсюда только и возможно понять, как возникает различие между конечной ментальностью, например, России и Европы. Виной различная для народов на многие столетия окружающая периферийная социальная среда.
Итак, динамика политики нам ясна, а теперь обратимся к экономике. Чем могли питаться франки в «новом» своем государстве – Нейстрии, если все население в нем в текущие пять или десять лет, до 494 г., было уничтожено или бежало?
Мы отмечаем сразу, что у франков при таком строительстве даже просто от голода должны были формироваться планы новых и новых расширений и нападений…или… необходимость осесть на пустой земле и начать ее обрабатывать.
И мы знаем, что ведущим стали первые намерения. Но они уже оказались резко модифицированы. Варвары, которые мыслили до тех пор как охотники, теперь поняли назначение населения, которое можно и нужно «стричь». Они даже только для легкого завоевания, в чем им ог и Святой Мартин, вынуждены не трогать крестьян (о горожанах пока речи не идет), но население уже франки не убивают.
Таким образом, за малый период от 486 г. (нападение на Сиагрия) по 496 г. (крещение франков в Реймсе) с Хлодвигом и франками происходит некоторая (вероятно, на уровне элиты) перемена. Они, принимая христианство, становятся и защитниками и потребителями тем (тех) земледельцев, которых они до того и видеть не желали возле своих жилищ. Для воинов –охотников даже смена политико-экономической схемы видения мира «производства и потребления» – разительная. Мы не исключаем, что Римская церковь (а значит и трагический опыт Римской империи) в этот процесс внесла решающий вклад, но важна и экономика. Варварский народ прошел первый шаг на пути к производящей экономике – пониманию значения земледелия и наличия, просто необходимости заселения пустующих земель населением, работниками.
1. Франки более не уничтожают население на территории. Более того, они и их значительная часть вынуждена сесть на землю – спуститься с боевых небес и начать эту землю обрабатывать. Поскольку Суассон пуст – здесь возникают хутора, и франки живут небольшими группами или отдельными семьями.
2. Доля франков в Южной Галлии ничтожно мала.
3. Формирующееся государство франков постепенно подключает галлов и римлян в целом для организации государства в смысле кормления дружин и королевского двора – ряд поместий формируется как королевские, как только завершаются постоянные походы Хлодвига.
4. В связи с этой и с другими войнами в Галлии, а отдельно на Апеннинах и в Западной Германии возникают новые мощные потоки движения населения.
